Брат пожалел денег на лечение своего ребенка, а мой муж, не раздумывая начал помогать

Трещина в душе появилась в тот самый вечер, когда брат сказал «нет». Нет своему сыну. Моему племяннику, Сережке, этому доброму мальчишке. 

Мы сидели на их кухне – я, моя невестка Ольга, заплаканная и беспомощная, и мой брат, Андрей. На столе лежали бумаги из клиники – диагноз, прогноз, цифры. Цифры, от которых стыла кровь. Сумма на лечение казалась астрономической, но… выполнимой. Особенно для Андрея. Я знала о его последней удачной сделке, о новых дорогих часах, о планах купить машину классом выше. 

— Андрей, — просила Ольга, — это же наш сын! Последний шанс, врачи говорят… Мы можем продать дачу, и взять деньги на машину, которую ты присмотрел… Кредит… 

Андрей не смотрел на нее. Он крутил в руках дорогую зажигалку, его лицо было каменным. 

— Оля, не будь истеричкой. Деньги — это не бумажки. Это годы труда. Кредит? Зачем влезать в долговую яму? А дача – это вложение. И машина… она нужна для имиджа. — Он наконец поднял глаза, но не на жену, а на меня. — Медицина сейчас шагнула вперед. Может, есть другие варианты? Бюджетнее. Или подождем. 

— Подождем?! — воскликнула я, не в силах сдержаться. — Андрей, ты слышишь себя? Это не ремонт в ванной откладывать! Это жизнь Сережи! 

— Не учи меня жить, сестренка, — холодно отрезал он. — У тебя самой двое детей. Должна понимать, что деньги на ветер не бросают. Особенно такие. 

Ольга разрыдалась. Я обняла ее, чувствуя, как ненависть к родному брату комом подступает к горлу. Понимание? Понимания не было. Была лишь ледяная расчетливость, прикрытая ложной заботой о «стабильности». 

Дорога домой казалась бесконечной. Слезы душили. Сережка, его слабая улыбка в больничной палате, и лицо брата, равнодушное, как скала – стояли перед глазами. Я вошла в квартиру, где пахло пирогом, который пек наш старший, и красками младшей. Муж, Максим, встретил меня в прихожей, вопрос уже читался в его глазах. 

— Ну что? Андрей согласился? 

Я просто покачала головой, не в силах говорить. Потом выпалила все – и цифры, и отказ, и про машину для «имиджа». Про то, как я хочу помочь племяннику. Максим слушал молча, его лицо темнело. Когда я закончила, он подошел к окну. В тишине квартиры слышалось только мое прерывистое дыхание и тиканье часов. Я боялась его реакции. У нас ведь тоже не бездонный колодец. Ипотека, кружки, одежда, еда… Машина – наша старенькая, но надежная «иномарка» – была единственной нашей ценностью, не считая жилья. 

Максим обернулся. В его глазах не было ни секунды сомнения. Только решимость, твердая, как сталь. 

— Продаем машину. 

— Ты уверен? — я ахнула. — Макс, но как работа, дети, садик… 

— Разберемся, — он перебил меня мягко, но непреклонно. — На автобусе, на такси, пешком – как-нибудь. А ребенок… Ребенок не может ждать. 

Он подошел, обнял меня так крепко, что трещина в душе стала чуть меньше. В его глазах я не увидела ни капли сожаления о предстоящей потере, только ясное понимание: иного выбора нет. 

Продали машину быстро, почти за ту сумму, что была нужна. Деньги перевели в клинику. Каждый день без своего железного коня был испытанием: ранние подъемы, пересадки, усталость. Но сердце пело. Мы видели, как Сережка, получив нужное лечение, буквально расцветал. Появился румянец, вернулся аппетит, а потом и та самая, озорная искорка в глазах. 

Андрей… Он позвонил раз, сухо поблагодарил. Без подробностей. Без предложения вернуть хоть часть. Будто так и должно было быть. Его новая машина, я слышала, впечатляет. 

Но когда я вижу, как Сережка, уже окрепший, гоняет во дворе с моими детьми, как он смеется, звонко и беззаботно, — всякая обида тает. Я смотрю на Максима, моего мужа, который ради племянника отдал часть нашего комфорта без раздумий, и чувствую такую гордость и любовь, что словами не передать. 

Машину купим. Пусть не новую, пусть не сразу. А вот знание, что рядом человек, для которого чужая беда – это своя, что доброта в нем сильнее расчета – это бесценно. И Сережина улыбка, его жизнь – это та «машина», которую ни за какие деньги не купишь и не продашь. Это наше самое главное богатство. И добро, знаете ли, имеет странное свойство – оно возвращается.