Муж использовал дочь и мою мать, чтобы вернуться ко мне после измены

Нож скользил по кожице, сбривая прозрачные полоски одна за другой. Я не замечала, как пальцы свело от напряжения, будто я чистила не фрукт, а высекала искру из камня. 

— Мам, ты что делаешь? — голос дочери, Леры, прозвучал совсем рядом, заставив меня вздрогнуть. 

Я опустила взгляд и увидела яблоко, почти целиком очищенное до сердцевины. 

— Что? — я сбросила оцепенение, положив нож. 

— Яблоко. Ты же его чистила для салата. Оно уже скоро исчезнет совсем, — Лера осторожно взяла мою руку. — С тобой всё в порядке? 

— Всё, всё. Просто задумалась. Ты уже в университет собралась? Подвезу. 

— Мам, — в её голосе прозвучало укор. — Сегодня же воскресенье. Я к Саше пойду, готовиться к семинару. 

— А, точно. Извини, вылетело из головы. 

— Ничего. Только, пожалуйста, перестань мучить бедные фрукты, — она улыбнулась, поцеловала меня в щёку и вышла из кухни. 

Я вздохнула, глядя на изуродованное яблоко. Эта рассеянность была моим постоянным спутником с тех пор, как рухнул мой привычный мир. После ухода Сергея каждый день приходилось собирать себя по кусочкам. 

Работа за городом была моим спасением. Долгая дорога позволяла прийти в себя, а вечером — наоборот, отключиться. После того как Сергей решил, что семья ему в тягость, каждая возможность заглушить мысли была благом. 

Когда-то наша жизнь казалась прочной и незыблемой: общий дом, планы на будущее, наша Лера. Сергей был душой любой компании, его рассказы заставляли смеяться до слёз, а лёгкость притягивала людей. Его любовь к театру и богемной жизни я считала милой особенностью. 

Всё изменилось после премьеры в маленьком театрике, где он играл. Там была Алиса, новая режиссёр. Для неё его талант был не милым хобби, а гениальностью, которую не разглядели. Я видела, как она смотрела на него — не как на женатого бухгалтера, играющего для души, а как на недооценённого гения. Он, польщённый, начал верить в это. 

Правда вскрылась случайно. Подруга, встретившая их в ресторане, прислала фото: «Лен, это твой Серёжа? Так нежно кормит клубничкой какую-то богиню». А он мне говорил, что задерживается на репетиции. 

В ту ночь я не стала устраивать сцен. Я просто показала ему телефон. 

— Я не уйду. Это просто… творческий союз. Она меня понимает! — он защищался, но в его глазах читалась вина. 

— Понимает? Отлично. Тогда ты свободен для этого союза. Насовсем. 

— Мы же построили всё это! Ради Леры! — он умолял, но было поздно. 

— Именно ради неё я не хочу, чтобы она видела, как отец живёт во лжи. 

Он съехал, но не сдавался. Постоянно звонил Лере, уговаривал её, а та смотрела на меня с надеждой. 

— Мам, папа снимает комнату. Он говорит, что это всё ошибка. Он хочет вернуться. Мне скоро восемнадцать, я хочу, чтобы мы отметили вместе. 

— Мы можем отпраздновать вместе. Но не под одной крышей. Этому не бывать. 

Тогда он пошёл на последнее — к моей матери. Я застала их за разговором в её уютной гостиной. Мама смотрела на меня с жалостью. 

— Дочка, он так раскаивается. Каждый заслуживает шанса исправиться. Ради Леры, ради нас…  

В дверях стоял он с букетом дорогих орхидей. Хрупкие, неестественно идеальные. 

— Это тебе, — он улыбался своей самой обаятельной улыбкой. 

— Маме отдай. Она любит экзотику, — я накинула куртку. — А я теперь предпочитаю полевые цветы. Они не врут о том, кем являются. 

Я вышла на улицу, под холодный, отрезвляющий ветер. Иногда прощение — это не сила, а предательство самой себя. И я выбрала дышать свободно, даже если это значит дышать одной.