– Ты точно здорова? – свекровь всерьез забеспокоилась, когда я при ней упала в обморок

Я вытирала пыль с книжной полки, когда пришла моя свекровь. Не ждала, но пришлось открывать: 

— Людмила Ивановна? — удивленно выдохнула я, отступая. — Какая неожиданность... 

— Так, мимо проезжала, — она шагнула в прихожую. — Решила заглянуть. Ты не занята? 

Опять. Без звонка. 

— Занята, уборка. Предупредили бы... 

— А я должна отчитываться? — Людмила Ивановна подняла бровь, направляясь на кухню. — Или забыла, чья это квартира? 

Горло сжало. Да, это ее вторая квартира. Мы с Вадиком жили здесь бесплатно, пока выплачивали его долги. Она напоминала о «птичьих правах» постоянно. 

— Как дела? — спросила, пристально разглядывая меня. — Вид у тебя... нездоровый. Бледная. 

— Все нормально, — пробормотала я, убирая тряпку. 

— «Нормально» да «нормально»! — фыркнула она. — Слов других не знаешь? Ты точно здорова? 

Я пожала плечами. Тошнота с утра подкатывала к горлу, но делиться этим со свекровью? Ни за что. 

— Собиралась в магазин, — сказала я, чтобы перевести тему. — Потом работать. 

— На машине подброшу! — неожиданно предложила Людмила Ивановна. — Мне девать себя некуда. 

Отказаться? Тащить потом пакеты. Согласиться? Вынести ее колкости в машине. Взвесив, кивнула: 

— Спасибо... 

Оделась быстро, но ее не удержать: 

— Пока ждала — вздремнуть успела, копуша! — Она усмехнулась. 

Я промолчала. Тошнило сильнее. 

Уже у машины, когда я вышла из магазина, ее взгляд упал на мой пакет с дешевыми макаронами. 

— Зачем эту дрянь берешь? — брезгливо сморщилась она. 

— У Вадима долги, — ответила я. — Вы же в курсе. 

Она махнула рукой, будто это пустяк. 

— Ладно, поехали. Может, в кафе заедем? Я уго... 

Она обернулась и вскрикнула. Мир поплыл. Я почувствовала, как подкашиваются ноги, и только ее цепкие руки удержали меня от падения. 

— Арина! Что с тобой?! — Ее голос звучал испуганно, по-настоящему. Она усадила меня в машину, плеснула водой из бутылки. 

— Все... нормально, — прошептала я, отстраняясь. — Устала... Нервы... 

Людмила Ивановна качала головой, ее взгляд стал пристальным, каким-то... догадливым. 

— Домой! — заявила она твердо, не слушая моих слабых возражений. 

Вернувшись, она несла пакеты сама, ворча: «Не мешай!». Я, уже пришедшая в себя, суетилась на кухне, пытаясь отогнать слабость. 

— Часто такое? — спросила она вдруг, присаживаясь за стол. 

— Что? В магазине? Редко... 

— У меня так было, — она смотрела на меня не отрываясь. — Когда Вадимом беременна ходила. Тошнило, в обмороки кидало. 

Кровь ударила в лицо. 

— Я не беременна! — выпалила я. — Нам сейчас нельзя! Долги! Ребенок — расходы! 

— Ребенок — подарок, — отрезала она, неожиданно серьезная. 

— Не нужны нам такие подарки! — выкрикнула я. 

— А если он уже есть? — Ее глаза сузились. — Не кричи! Сделай тест, а не на меня психуй! 

Мы замолчали. Она смотрела на меня странно, с какой-то... тайной улыбкой. 

— Чего улыбаетесь? — спросила я подозрительно. 

— Как мальчика назовешь? Или девочку? — ее вопрос прозвучал как удар. 

Я остолбенела, потом взорвалась: 

— Я не беременна! Это сейчас невозможно! Уйдите, пожалуйста! Заняться нечем?! 

Она поднялась, все с той же улыбкой. 

— Уйду. Но запомни, Арина: с внуками помогу. Обязательно. 

Дверь захлопнулась. Тишина и страх. Страх перед родами, болью, ответственностью. Страх не справиться. Ее слова... они впились, как заноза. Я вспомнила завалявшийся в аптечке тест, купленный когда-то. 

Руки дрожали, когда я подняла пластинку. Две полоски. Работа, долги – все померкло перед этой крошечной жизнью внутри. 

Вечером я встретила Вадика у двери, протянув тест. 

— Что это? — он растерянно смотрел на полоску. 

— Это... Я беременна, — прошептала я. 

Его глаза округлились, потом засветились. 

— Правда?! Наш малыш?! 

— Да, — кивнула я. — Что делать? Работа, долги... 

Вадик задумался на секунду, потом осторожно коснулся моего живота. 

— Будем придумывать имя! А мама... она обожает детей! 

Он усадил меня на диван. Его тепло растопило лед страха. Позже, набравшись смелости, я позвонила Людмиле Ивановне. Ее крик радости в трубке был громче любых слов. Она знала. И, кажется, уже любила.