Я домой не хочу, – моя маленькая дочь стала бояться собственного отца

Софийка рыдала, вцепившись в мою юбку, а на коленке выступила кровь. Я уже доставала влажную салфетку, но его крик резал острее, чем ветка, о которую споткнулась дочь. 

— Да вы обе меня уже достали! Одна вечно ноет, вторая вечно хнычет! Никаких нервов не хватит! 

Он резко развернулся, швырнув на землю пакет с нектаринами. 

— Максим! — вырвалось у меня. 

— Вечно Максим! Я что, должен прыгать вокруг вас и смешить? 

— Господи, да подожди ты! — крикнула я, прижимая к себе дрожащую дочь. — Она упала, поранилась! Не мог подождать пять секунд? 

— А орать на весь парк обязательно? — его передернуло. — Нельзя с вами нормально никуда сходить! Вечный цирк! 

— Она же ребенок! Есть вещи поважнее твоего спокойствия! 

— Тогда к тебе вопросы! — он был безжалостен. — Как ты ее воспитываешь? Чтобы по каждому поводу истерика? 

— А ты? — сорвалось у меня. — Ты хоть раз попытался ее утешить? 

— Короче, разбирайся сама. Дома поговорим! — он бросил это через плечо и зашагал прочь, к выходу из парка. 

Я не стала звать его снова. Просто опустилась на корточки перед дочкой, вытирая слезы и грязь с ее лица. 

— Все хорошо, солнышко. Папа просто… устал. Сейчас все заживет. 

— Он плохой, — всхлипнула она. — Я домой не хочу. 

— Не бойся, — прошептала я. 

Мы пошли на качели. Софийка раскачивалась все выше и выше, а я ловила ее счастливые взгляды и пыталась поймать собственные мысли, разбегающиеся, как испуганные птицы. 

«Боится своего отца. И я ее понимаю. А я? Я ведь его самого боюсь. Но сама же выбрала. Сама». 

Тот давний разговор с мамой всплыл в памяти ярко и ядовито. 

— Чего ты ждешь? — ее голос звенел от нетерпения. — Тебе тридцать, пора обустраиваться, а не в подружках ходить! 

— Мам, хватит. 

— Я в твои годы уже тебя пеленала! Принцев не существует, хватай, кто есть, а то останешься одна, как та бабка Нюра с первого этажа! 

Подруга Людка вторила ей: «Косяками ходят, лишь подсекай! Планку понизь, главное — чтобы не пил и зарплату домой приносил!» 

Максим был «нормальным». Не красавец, но солидный. Не бухал, работу имел. «Нервный немного», — оправдывалась я перед собой. «Нервы сейчас у всех, — успокаивала мама. — Ты его лаской укротишь». 

Я поверила. Схватила то, что само повалилось в руки, испугавшись однажды стать той самой бабкой Нюрой. Сыграли скромную свадьбу. Родила Софийку. Он ворчал на розовые ползунки, не выносил ее плача, не умел и не хотел с ней общаться. «Вырастет — поговорим», — отмахивался он. 

Я ждала, что он изменится. А он только зверел. И сегодня, бросив нас в парке, он переступил какую-то последнюю черту. 

Вернувшись домой, я оставила Софийку с соседкой. Он сидел на кухне с бутербродом. 

— Максим, — начала я. — Я все обдумала. Нам нужно развестись. 

— Мужика нашла, да? — фыркнул он. 

— Нет. Я просто не могу и не хочу с тобой жить. Ты ужасный, пустой человек. Ты даже к собственной дочери относишься как к помехе. 

— Но раньше-то нравился! — он все еще не верил, что я серьезно. 

— Раньше я очень торопилась. Теперь я подумала. Окончательно. Уходи. 

— А квартира? Я тут ремонт делал! 

— Твой «ремонт» стоит двух месяцев алиментов. Больше тебе здесь ничего не светит. Ты здесь даже не прописан. Уходи сам, или я вызову полицию. 

Он ушел. В ту же ночь София впервые уснула, не прося оставить свет в коридоре. А через неделю я поймала себя на том, что сама напеваю, готовя завтрак. 

Мое женское счастье оказалось не в том, чтобы быть за кем-то замужем, а в тишине и в безудержном смехе моей дочери, которая наконец-то перестала бояться.