– Я тебе жизнь устроила! – возмущалась свекровь, когда я перестала быть послушной куклой

Я больше не кукла. Это осознание пришло ко мне не с грохотом ключей, хотя они и звякнули о кафель в прихожей. Оно пришло тихо. Просто в один вечер я посмотрела на свои руки, покрасневшие от чистящего средства, которым Ольга Викторовна велела оттирать плитку в ее ванной, и поняла: всё. 

Она стояла передо мной, поджав губы, ожидая привычной благодарности за очередной «урок домоводства». 

— Спасибо, — сказала я, снимая перчатки. — Я больше не буду. 

— Не будешь что? — ее брови взметнулись. 

— Заниматься вот этим. Всем. Быть послушной куклой. 

Она аж подпрыгнула. 

— Как ты со мной разговариваешь! Я тебе жизнь устроила! Максим без меня тебя бы и в глаза не увидел! 

— Возможно. Но теперь он меня не видит вовсе. Потому что я всегда здесь. 

А потом я просто швырнула ключи ей под ноги. 

Все началось с любви. Максим был прекрасен, а его мать — просто строгой дамой с безупречным вкусом. На первой встрече она осмотрела меня, как дорогой, но бракованный товар. 

— Платье слишком пестрое, Алиса. В нашей семье ценят сдержанность. 

Я тогда смущенно улыбнулась. Максим шептал: «Она просто хочет нам лучшего». 

«Лучшее» оказалось ее звонками в семь утра: «Алис, у меня сломался блендер, приезжай, разберись». Ее ночными визитами «проверить, не голоден ли сынок». Мои попытки возмущаться разбивались о каменную стену: «Мама одна, ты должна ее понимать». 

Той ночью я ушла к подруге. Максим звонил, кричал в трубку, что я неблагодарная эгоистка. Утром я вернулась за вещами. Картина была сюрреалистичной: мои платья висели на люстре, помада была размазана по зеркалу, а на столе лежала записка: «Порядок нужно наводить с самого начала». 

Максим смотрел на это и говорил: «Ну ты же знаешь маму, она просто вышла из себя. Извинись, и все наладится». 

В его глазах я прочитала все. Я была вещью, которую можно испачкать, а потом потребовать, чтобы она извинилась за доставленные неудобства. 

— Я не вернусь, Максим. 

— Из-за этого? Из-за какой-то истерики? 

— Нет. Из-за того, что ты разрешил это устроить. 

Я вышла замуж не сразу. Новый мужчина, Антон, не звал меня замуж год. Он просто был рядом. И однажды его мать, Людмила Степановна, пригласила нас на обед. 

Она накрыла стол и рассказывала смешные истории из детства Антона. Она не давала советов, не критиковала мое платье. Уходя, она сказала: «Я рада, что мой сын встретил такую самостоятельную женщину». 

В машине я плакала. Антон испуганно притормозил у обочины. 

— Что случилось? Мама что-то не то сказала? 

— Нет. Она… уважает меня. 

Год спустя мы поженились. На скромной свадьбе Людмила Степановна подняла тост: «За то, чтобы вы всегда оставались друг для друга интересными личностями, а не удобными друг для друга людьми». 

Как-то раз я встретила бывшую коллегу, которая знала мою историю. 

— Знаешь, как твоя тиранша? — спросила она. 

— Не знаю. Не интересуюсь. 

— Максим женился снова. Говорят, мама новую невесту за неделю прогнала. Та тоже ключи ей швырнула, только в лицо. 

Я рассмеялась. Не от злорадства, а от осознания простой истины: нельзя приручить свободных людей. Можно только сломать. Но мы, как оказалось, не ломаемся. Мы уходим. И находим себя заново. Там, где нас ждут, а не используют.