– Буду учить твою жену уважению! – сказал свекор моему мужу, – раз ты не справляешься

Мы ужинали втроем: я, муж Андрей и его отец, Иван Борисович. Последний визит свекра выдался особенно тягостным. Он, как всегда, был всем недоволен. Андрей лишь клевал носом над тарелкой, избегая моего взгляда. Последней каплей стала моя просьба к мужу: 

— Андрей, не забудь завтра отвезти Соню к стоматологу в восемь. У меня совещание в полдевятого. 

Свекор грохнул ложкой. 

— Восемь утра?! Ты что, не видишь, как он устал? — зашипел он, обращаясь ко мне, но глядя на сына. — Самому бы до работы доползти, а ты его по своим бабским делам гоняешь! Он мужик, ему силы беречь надо, а не на твои прихоти размениваться! 

Андрей смотрел удивленно.

— Пап, ну что ты... Я же обещал... 

— Молчи! — отрезал Иван Борисович, вставая. Лицо его побагровело. Он повернулся к сыну. — Вижу, сынок, ты с бабой не сладишь. Совсем распустил. Ладно... Буду учить твою жену уважению сам, раз ты не справляешься! 

Он шагнул ко мне. Андрей замер, словно парализованный. Я медленно поднялась, встречая его гневный взгляд. 

— Иван Борисович, — громко сказал я, — садитесь. Сейчас же. 

Он остолбенел. Наверно, никто никогда не говорил ему так. Не приказывал. 

— Что?! Как ты смеешь... 

— Я сказала: садитесь, — повторила я, не повышая тона. Он машинально шлепнулся на стул. — Вы сейчас переступили черту. Я – не ваша собственность. Я – не ваша воспитанница. Я – жена вашего сына, взрослая, самостоятельная женщина. И уважение, — я сделала паузу, — заслуживают все. Включая меня. Ваши попытки «учить» меня чему-либо неуместны и оскорбительны. Если у вас есть претензии к тому, как живет ваш сын, — я кивнула на остолбеневшего Андрея, — решайте их с ним. Со мной – только на равных. Или не решайте вовсе. 

Иван Борисович сидел, разинув рот, его багровый гнев сменился бледностью растерянности. Он искал слова, взгляд метался от меня к сыну, но Андрей смотрел в стол, его уши пылали. Свекор попытался что-то буркнуть: 

— Да я... Да ты... Неповиновение... 

— Это не неповиновение, Иван Борисович, — спокойно возразила я, беря свою чашку и подходя к раковине. — Это защита личности. Теперь вам решать: готовы ли вы общаться со мной как с равной? Если да – добро пожаловать. Если нет, — я повернулась к нему, — дверь вы знаете где. 

Я стала мыть чашку. Вода текла теплая и успокаивающая. Через плечо я видела, как свекор тяжело поднялся, не глядя ни на кого. Он молча направился в прихожую. Андрей, наконец, встрепенулся: 

— Пап, подожди, я... 

— Сиди! — рявкнул старик, уже одеваясь. Дверь захлопнулась. 

Андрей смотрел на меня широко раскрытыми глазами – в них читался и страх, и непонимание. 

— Ты... Ты не могла просто промолчать? — прошептал он.

Я поставила чистую чашку на сушилку с глухим стуком. 

— Нет, Андрей. Не могла. Потому что твой отец забыл одну простую вещь: я – твоя жена, а не его слуга. И уважение начинается с самоуважения. Пора и тебе вспомнить, что это такое.