Бывший муж, уехавший за границу, объявился через несколько лет с неожиданной просьбой

Был уже поздний вечер, когда раздался неожиданный, резкий, разрывающий вечернюю дрему звонок. Через глазок – лицо из прошлого. Лицо, которое когда-то было домом, а потом стало символом бегства. 

Роман. Бывший муж. Человек, променявший нашу жизнь на мираж американской мечты. 

Он стоял на пороге, мокрый, но сияющий. В дорогом пальто, с непривычным загаром. Пахло дорогим парфюмом. 

– Катя, – голос, знакомый до боли, прозвучал неуверенно. – Можно? 

Я пропустила его, машинально. Он заполнил прихожую, как когда-то заполнял всю мою жизнь. Глаза его метались, оценивая знакомые стены, искали следы новой жизни. Не нашли. Я не спешила заводить новую. 

Он говорил. Слова лились, как тот дождь за окном – о Калифорнии, о головокружительной карьере, о доме у океана, о тоске, которая грызла его все эти годы. О том, что успех оказался пустым без меня. О том, что он «не смог забыть». 

– Я прилетел за тобой, Катя. Бросил все, чтобы сказать это лично. Поехали со мной. Начнем все с чистого листа. Там... там другая жизнь. Лучшая. 

Он протянул руку, как когда-то, перед отъездом, предлагая руку и новую жизнь там. Тогда я отшатнулась. Тогда кричала, плакала, умоляла не ломать то, что мы строили годами. Он ушел. Уехал. Оставил меня в опустевшей квартире собирать осколки нашей «прежней» жизни.

Сейчас я смотрела на его руку. Твердая, уверенная рука человека, добившегося своего. Рука, которая отпустила мою тогда без сожаления. 

– Чистый лист? – мой голос прозвучал ровно, странно спокойно. – Роман, ты помнишь тот лист? Тот, что ты исписал обещаниями здесь? А потом просто... перевернул? Сжег? 

Он помрачнел. 

– Я знаю, я был эгоистом. Глупцом. Но я искренне верил, что это для нас... а потом понял, что без тебя – это ничто. Я исправился, Катя. У меня есть все, чтобы сделать тебя счастливой там. 

– Там, – повторила я. Звучало как проклятие. – Ты уехал туда, когда здесь было тяжело. Когда здесь требовалось работать над нами, а не бежать на край света. Ты сбежал, Роман. От меня. От наших проблем. От нашей реальности. 

Я подошла к окну. Город тонул в мокрой мгле, огни расплывались в потоках воды. Таким же мокрым и серым был день его отъезда. Я стояла у этого окна и чувствовала, как что-то рвется внутри. Как зажимает горло. Как пустеет мир. 

– Ты знаешь, что было здесь, пока ты строил свою лучшую жизнь там? – спросила я, не оборачиваясь. – Были бессонные ночи. Были звонки родственников, которые жалели меня шепотом. Была работа, которая едва спасала от мыслей. Было медленное, мучительное привыкание к одиночеству. К тишине, которую ты сейчас так бесцеремонно нарушил. 

Я обернулась. Он стоял, потерянный, в его глазах читалось недоумение. Он ждал слез радости? Объятий? Он привез с собой готовое счастье, как трофей, и ожидал, что я брошусь ему на шею. 

– Ты хорошо устроился. Я рада за тебя. Искренне, – сказала я. – Но ты приехал слишком поздно. Не для того, чтобы начать сначала. А для того, чтобы напомнить мне, почему мы закончили. Ты показал мне, что ты все тот же. Тот, кто решает за двоих. Кто появляется и исчезает, когда ему вздумается. Кто считает, что прошлое можно стереть деньгами или сменой континента. 

Я подошла к двери и открыла ее. 

– Я не могу, Роман. Не могу простить того разрыва. Не могу забыть той пустоты. Не могу рискнуть снова. И не хочу твоей «лучшей жизни». Моя жизнь – здесь. Она не идеальна, но она моя. И я научилась в ней жить. Без тебя. 

Он смотрел на меня, словно видя впервые. Сияние успеха померкло в его глазах, сменившись растерянностью, почти детской обидой. Он что-то пробормотал – извинение, может, еще одно обещание? – но я уже не слушала. 

Он вышел. Я закрыла дверь. Повернула ключ. Звук щелчка замка прозвучал громче, чем звонок в дверь. Я облокотилась о холодный металл. Сердце билось часто, но не от любви или тоски. От горечи осадка. От усталости. От облегчения. 

За окном по-прежнему лил дождь, смывая следы незваного прошлого. Я подошла к подоконнику, прикоснулась ладонью к холодному стеклу. Отражение в нем было знакомым. Женщина. Одна. Но уже не сломленная. Просто живущая своей жизнью.