– Давай еще прислугу наймем! – съязвил муж, когда у меня не осталось сил заботиться о его матери

Его слова — «хвостом покрутить», «предательница» — кололи осколками в груди. Я стояла на кухне нашей тесной квартиры. За стеной тихо хныкал двухлетний Егорка, убаюканный мультиками. А в углу, в своем кресле-качалке, дремала Вера Петровна, свекровь. Рассеянный склероз стирал ее мир, делая беспомощной и непредсказуемой. Моя тюрьма на двоих. 

— Какая замечательная идея, — его голос, полный ледяного сарказма, все еще звучал в ушах. — Ну конечно, а мать давай сдадим в приют! 

Я глубоко вдохнула, глядя на трещинку в кафеле. Помнила, как она появилась — в тот день, когда Вера Петровна вдруг решила «помыть» включенную конфорку мокрой тряпкой. От испуга я уронила чашку. 

— Ты, правда, думал, что я вечно буду сидеть дома? — спросила я тогда. — С кастрюлями, с твоей мамой? 

— Я так и знал, — недовольно сказал он. — Катя сразу говорила — ты ненадежная. Другую надо было найти. 

Катя – его сестра, которая полгода «героически» ухаживала за матерью в ее же квартире, а потом резко собралась замуж и сбежала, оставив нам этот «подарок». 

— А что же ты сестру ослушался? — слез не было. Они высохли за год этой каторги. 

— Думал, ты из приличной семьи, — бросил он, будто обвинение. — Ответственная. А ты… сдулась. Хвостом крутить захотела. 

Хвостом крутить. Я, которая не видела подруг полгода. Которая забыла, когда последний раз спала больше четырех часов подряд. Которая мечтала просто выпить кофе в тишине или прочитать Егорке книжку, не отвлекаясь каждые пять минут на свекровь. 

— Я хочу работать, Максим! — вырвалось у меня. — Хочу чувствовать себя человеком, а не прислугой! Хочу гулять с сыном, видеться с мамой! Это преступление? 

— А я стану проводить время с предательницей? — его глаза сверкнули холодом. 

В тот момент последняя тоненькая ниточка, которая еще держала меня в этой иллюзии семьи, лопнула. Я вдруг увидела все: его поспешное сватовство через два месяца после знакомства, странные отговорки, почему я не могу встретиться с его матерью до свадьбы. Его испуганное лицо, когда тест показал две полоски: «Ты уверена, что готовы?» И Катины колкие взгляды. Как же я была слепа! 

— Значит, мое желание не сойти с ума — это аморально? — прошептала я. 

— Давай еще прислугу наймем! — он истерично засмеялся. — Чтоб тебе было вольготнее! 

— Да! — вскрикнула я, ухватившись за соломинку. — Профессиональную сиделку для Веры Петровны! Пока я работаю, а Егор в саду! Это же разумно! 

— Никогда! — рявкнул он, вскакивая. — Мне не нужна эгоистка! И так все на мне! Зачем тебе работа? 

Он демонстративно хлопнул дверью. Вера Петровна вздрогнула, забормотала что-то бессвязное. Егорка испуганно заплакал. 

Я подошла к окну. Напротив, на балконе, девушка вешала яркие, смешные шарики. Готовилась к празднику. К жизни. 

Я набрала номер мамы. Голос сорвался на первом же слове. 

— Приезжайте, — твердо сказала мама. — Оба. У нас всегда есть место для вас. 

Я оглядела квартиру. Тесную клетку, где мою любовь и молодость перемололи в обязанность. Где меня ценили ровно настолько, насколько я была полезна для его целей. Где слова «семья» и «долг» стали синонимами кабалы. 

— Я не служанка, Максим, — прошептала я в пустоту, которую он оставил после себя. — И не твоя жертва. 

Пока он «обеспечивал», я теряла себя. Но больше — нет. Я собрала вещи для меня и Егорки. Взяла сына за руку. Посмотрела на спящую Веру Петровну. Женщину, которую тоже обманули, сделав разменной монетой в грязной игре сына. 

— Прости, — шепнула я ей. — Но я спасаю своего ребенка. И себя. 

Я вышла, прикрыв дверь. Впереди была дорога к маме. К праву быть не инструментом, а человеком. Пусть и с разбитым сердцем, но со своими руками, держащими руку сына. Моя очередь жить только начиналась.