Дети не должны узнать о моей измене, так что делай вид, что ничего не произошло, – потребовал муж

Он вошел с привычным шуршанием ключей, но в воздухе уже витало напряжение. Я все знала. Знала о его измене. Он снял пиджак, галстук, избегая моего взгляда. Все движения были такими… обычными. 

— Ужин скоро? — спросил он, подойдя к кухонному острову, где я резала овощи. 

Я повернулась. Взгляд мой, наверное, был пустым. Я видела его лицо – знакомые черты, ставшие вдруг чужими, маской поверх какой-то постыдной тайны. Он не выдержал, отвел глаза. 

— Данил, — произнесла я тихо. — Я все знаю. 

Он вздрогнул, будто его ударили током. Потом быстро, слишком быстро, повернулся ко мне. В его глазах – страх, а затем – наглая решимость. 

— Катя, слушай, — зашептал он, хотя кроме нас никого не было. Дети давно спали. — Да, ты права. Было… кое-что. Глупость. Момент слабости. Но это ничего не значит! Абсолютно! 

Он схватил меня за руки. Его ладони были влажными. Я выдернула свои. 

— Это не главное, — он говорил быстро, настойчиво. — Главное – дети. Они не должны ничего узнать. Никогда! Поняла? Это разрушит их мир. Они не должны пострадать из-за моей ошибки. 

Он сделал паузу, вдохнул, и его следующий удар был точным и подлым: 

— Так что делай вид, что ничего не произошло. Ради них. Продолжаем жить как прежде. Договорились? 

«Договорились?» Я почувствовала себя грязной тряпкой, которую попросили молча убрать неудобный мусор. Ради «благополучия». Ради его спокойствия. Мой взгляд скользнул по кухне – милые занавески, детские рисунки на холодильнике, наша семейная фотография в рамочке. Их счастливые лица. Анютка с ее косичками, Миша с беззубой улыбкой. Мои дети. Моя вселенная. 

И вдруг эта ярость внутри меня кристаллизовалась. Не в истерику, не в слезы. В абсолютную ясность. Он стоял передо мной, ожидая покорного кивка, готовый уже вздохнуть с облегчением. Его требование звучало как приказ, как окончательный приговор моему достоинству. 

Я выпрямилась. Посмотрела ему в глаза. В те самые глаза, которые только что умоляли о лжи. 

— Нет, — сказала я. — Не договорились. 

Он отшатнулся. На лице – растерянность и зарождающийся гнев. 

— Что? Катя, о чем ты? Я же объяснил! Дети… 

— Именно ради детей, — перебила я его. — Ради них я не стану притворяться. Ради них я не позволю тебе превратить наш дом в театр лжи, где отец – лжец, а мать – его молчаливая сообщница. 

Я сделала шаг вперед. 

— Ты совершил подлость. Твой «момент слабости» — это плевок в нашу семью, в меня. И теперь ты хочешь, чтобы я прикрыла твою грязь улыбкой и оладьями? Чтобы я лгала нашим детям каждый день своим видом, что все в порядке? 

Я видела, как бледнеет его лицо. Как рушится его уверенный план. 

— Катя, ты не понимаешь последствий! — выдохнул он, уже без прежней наглости. 

— Последствия? Последствия ты создал сам, когда полез к другой. А теперь будешь с ними жить. Но я не буду врать. Ни себе. Ни им. Они не должны жить в мире, построенном на вранье их отца. Это не защита, Данил. Это убийство их доверия ко всему миру. 

Я обвела взглядом кухню – наш когда-то теплый, а теперь опоганенный очаг. 

— А сейчас иди. Куда угодно. Мне нужно… подумать. О том, как рассказать Анне и Мише правду так, чтобы не сломать их. Потому что это теперь моя задача. Убирать твой мусор. 

Он повернулся и пошел к выходу из кухни. Я не буду лгать. Ради права детей на правду, какой бы горькой она ни была. Ложь, которую он требовал, была бы куда страшнее.