– Доченька, вам надо съехать, твой брат возвращается, – сказала мама, выбрав в который раз своего непутевого сына вместо меня, зятя и внука

Я вставила ключ в скважину, привычным движением открыла дверь. 

— Я дома! 

Сергей вышел, вытирая руки. Лицо его было напряжено. 

— Аня, привет. — Он взял у меня пакет с продуктами. — Опять тяжести? Могла позвонить. 

— Заскочила в магазин у метро, скидки, — отмахнулась я. — Надо еще курицы взять, заморозить... 

— Это... — Сергей потер лоб. — Лидия Петровна хочет поговорить. Сказала, важно. 

— Нет, я ничего не трогал. Просто... важный разговор. 

Постучала в дверь маминой комнаты. Новая, белая, прочная. А в памяти всплыла другая дверь – кривая, на одной петле, пятнадцать лет назад. И ее сдавленный голос за ней: «Витенька, не надо!» 

— Мам? Ты не спишь? 

Дверь открылась мгновенно. Мать стояла на пороге, бледная, с красными, опухшими веками. Я схватила ее за руки, вглядываясь в лицо: 

— Что случилось? 

— Витя... — она сглотнула. — Освобождается. Звонил. 

— Уже? — прошептала я, глядя на Сергея. Он стоял, держа на руках сонного Стёпу, растерянный. 

Через десять минут мы сидели на кухне. 

— Доченька, вам... вам лучше съехать, — выдохнула мама. — Не знаю, что у него на уме. Боюсь за вас, за внука. 

— Значит, не на заработках был, а там. Понятно. — Его голос был ледяным. — Спасибо, Лидия Петровна, что приютили. Кров дали. Хотя бы сказали раньше. 

— Думали, не вернется... или там осядет. 

— А он взял и вернулся, — Сергей окинул взглядом кухню – новую плитку, которую он клал, шкафы, что собирал по выходным. — И вы предлагаете нам уйти? После всего? 

— Сереженька, я не гоню! Боюсь! Ты же знаешь, какая тут руина была до вас? Это все он! Когда его «ломало»... — Мать содрогнулась. — Меня не жалко. Я останусь с ним. Здесь он под присмотром. 

— Под присмотром? — Я не выдержала, встала. — Да он взрослый мужик! И тогда не уследили! — Горечь подкатила к горлу. — Мама, ты всегда его выбирала. Витя от любимого папы, я – от нелюбимого второго. Помнишь, когда я в больнице лежала? Ты к нему в колонию передачу повезла в урочный час, а ко мне – через день! Без печенья бы не умер! 

— Я не уеду, — сказал Сергей. — Не из квартиры, что своими руками поднял. Продавайте. Делите деньги. И живите как знаете. С вашим сыном. 

Я видела, как дрогнуло мамино лицо, но ее глаза упрямо смотрели в стол. Все было ясно. Ее выбор – сбившийся с пути сын. А я... я была просто «дочь». 

— Быстро добро забываешь, мама, — голос мой дрогнул. 

— Я все помню, Анечка, — она подняла на меня мокрые глаза. — Но он мой сын. Его дом здесь. Отказать не могу. 

— А мне – смогла, — я развернулась и вышла. За нами захлопнулась дверь комнаты, где Сергей уже укладывал Стёпу. 

Квартиру продали быстро. Мы упаковали вещи. Сергей вызвался помочь маме перебраться в съемную однушку – туда, где она ждала Виктора. На прощание он сухо кивнул: 

— Прощайте, Лидия Петровна. 

Мать потянулась к Стёпе, но я резко отвернулась, уводя сына. Ее растерянный взгляд жег мне спину. Мы вышли под гул грузовика. Я не оглядывалась. 

— Аня... Вити нет. Драка там, на воле... в деревне у приятеля, с кем вместе сидел... Погиб. 

Тишина в трубке. Я смотрела, как Сергей кормит Стёпу кашей. 

— Приедешь? — спросила она с мольбой в голосе. 

— Если хочешь. На кладбище не пойду. 

— Хочу. Приезжай. 

Пауза. Стёпа потянулся к моей чашке с какао – невкусным, слишком жидким. 

— Мам... а ты помнишь, как в детстве варила какао? Густое, с пенкой? Стёпа просит, а у меня не получается... 

На другом конце словно перехватило дыхание. Потом тихий, срывающийся голос: 

— Научу, доченька. Обязательно научу. Самое лучшее какао. Приезжай. 

Я закрыла глаза. Запах детства, тепла, безопасности – он вдруг показался таким близким. И таким хрупким.