Договорились с мужем перевоспитать свекровь, используя нехитрый план

Свекровь, Мария Александровна, была мастером замечаний. Каждое воскресенье за ужином раздавалось: "Петя, вилку держишь как лопату!", "Наташ, картошку пересолила, или это у тебя вкус такой специфический?", "Кто так режет хлеб? Весь стол в крошках!" Мой терпеливый Петя лишь вздыхал, а я копила раздражение. 

Однажды, после особенно "урожайного" на комментарии ужина, где под раздачу попала даже моя новая стрижка ("Совсем как у той певицы, что на скандалах зарабатывает!"), я не выдержала. 

– Петя, она нас просто съест заживо своими придирками! – выпалила я, едва захлопнулась дверь. Петя, к моему удивлению, не стал отмалчиваться. 

– Знаешь, я читал про метод… зеркальный. Суть – не спорить, а отражать поведение. Спокойно. Без агрессии. 

Идея показалась хорошей. Мы разработали нехитрый план: на каждое ее замечание – спокойное, точное зеркальное отражение. Тренировались всю неделю, как актеры перед премьерой. Петя, обычно мягкий, изображал мою сдержанность, а я – его легкую растерянность. 

Воскресенье. Мария Александровна, как всегда, сидела за столом. 

– Петенька, ну что ты супчик так небрежно наливаешь? Все брызги на скатерть! – началось сразу. 

Петя сделал паузу, вдохнул (как мы репетировали) и мягко, но отчетливо произнес: 

– Мама, а ты сама всегда идеально наливаешь? Помнишь, на юбилее тети Гали у тебя весь красный салат высыпался на белую скатерть? Бывает же. 

Свекровь замерла. Я видела, как ее мозг пытался обработать этот неожиданный поворот. Она промолчала. 

Потом очередь дошла до меня. Я ставила салатницу. 

– Наталья, опять эту пластиковую гадость поставила? Где фарфор? – фыркнула она. 

Я обернулась, улыбнулась своей самой безобидной улыбкой:

 – Мария Александровна, а ваша любимая хрустальная ваза для фруктов – она ведь тоже стекло, по сути? И служит долго. И эта салатница – практично. 

Она снова замолчала, лишь брови подняла. Замечаний стало меньше. Но она копила силы. Когда Петя случайно уронил крошку хлеба, она торжествующе изрекла: 

– Ну вот! Вечно ты неряха, Петр! Весь пол…  

Петя не дал ей договорить. Спокойно, подняв крошку, он сказал: 

– Мама, а помнишь, как ты в прошлый раз рассыпала целый пакет муки, когда пекла? Ужас, сколько уборки было. 

Наступила тишина. Мария Александровна смотрела то на сына, то на меня. В ее глазах мелькало что-то незнакомое – растерянность? Осознание? Она откашлялась. 

– Хм... Да... Мука... Да... – пробормотала она и вдруг резко встала. – Пойду... компот долью. 

Она ушла на кухню. Мы с Петей переглянулись. Неужели сработало? Когда она вернулась, выражение лица было странное – задумчивое, даже слегка смущенное. 

– Компот... хороший, сладкий, – сказала она неожиданно. И больше за весь вечер – ни одного замечания. Она ела молча, лишь изредка поглядывая на нас с каким-то новым, изучающим взглядом. 

На прощание, уже в дверях, она вдруг обернулась: 

– Вы... вы сегодня такие... спокойные. И еда... в меру соленая. 

Мы молча кивнули. 

Зеркало, подставленное к ее вечному недовольству, оказалось волшебным. Оно не сломало ее, не вызвало скандала. Оно просто показало ей саму себя – со стороны. И, кажется, ей этот портрет не очень понравился. Иногда лучший способ перевоспитать – это просто молча отразить. Спокойно. Без агрессии.