– Это большая сумма для нас, – ответила я свекрови, которая уже придумала, сколько денег мы должны подарить племяннице на годик

Звонок свекрови вечером застал меня врасплох. Максим задерживался на работе. 

— Марина? Максима нет? Ну ладно, скажешь ему — в субботу приезжайте! Алисочке (моей племяннице), годик! Будем праздновать! — Радостно сообщила она. 

— Конечно, Ксения Анатольевна, постараемся, — ответила я без энтузиазма. — Подарок подберем... Может, что-то конкретное нужно? 

Я ждала подвоха. Но не такого. 

— Игрушку какую-нибудь, милую! Хотя... — пауза. — Честно говоря, деньгами лучше. Сумма небольшая, всего пятьдесят тысяч. На диванчик детский им очень нужно! 

Пятьдесят? На годик? Нашей Софийке на три года подарили коробку карандашей: «Раз на празднике не были, тратиться не будем!» 

— Ксения Анатольевна, это же большая сумма для нас... — еле выдавила я. 

— Ну что вы! Молодая семья, долгожданный ребенок! Им сейчас всякая копейка на счету! А что вы купите? Дешевую погремушку? — голос стал резким. — Ладно, скажи Максиму. Ждем! 

Она бросила трубку. Сначала я чуть не рассмеялась от абсурда, а потом — от обиды за Максима, за нашу Софию. За себя. Мы всегда были на обочине ее внимания. Максим — сын, но словно чужой. София — внучка второго сорта. А все потому, что ее старшая дочь, Ирина, — «бедняжка», «жертва обстоятельств». 

Обстоятельства же заключались в том, что Ирина с юности выбирала «не тех» мужчин, а теперь воспитывала Алису одна, хотя отец девочки, солидный женатый господин, исправно платил. Но для Ксении Анатольевны Ирина и Алиса требовали «высшего разряда», чтобы папаша, заглядывая, видел «достойную картинку». А мы? Мы — Максим, простой механик, его жена-воспитательница и их дочь — должны оплачивать эту картинку. 

Как сказать Максиму? Он так старался быть хорошим сыном: звонил первым, помогал, волновался. А она... только когда что-то нужно. 

Рассказала поздно вечером, когда он немного отдохнул. 

— Они с ума сошли? — муж побледнел. — И что ты ответила? 

— Растерялась... Сказала, что придем. Прости. 

— Отказывать мне придется, — вздохнул он. — Но ты права. Не потянем. И не должны. Они нам никогда и рубля не дали просто так. 

— Даже если б были деньги... обидно, Макс. Помнишь карандаши Софии? А тут диван... 

Он обнял меня, и мне вдруг стало его безумно жаль — этого вечного «недолюбленного» мальчика. 

На следующий день Ксения Анатольевна набросилась на меня: 

— Ну что, нашептала Максиму? Мать с сыном поссорить решила? От сестры отвадить?! 

— Ксения Анатольевна, Ирина за пять лет ни разу Максима не навестила, даже когда он в больнице был... 

— Ах ты! — зашипела она. — Это наши семейные дела! Ты здесь вообще никто! Свою дочь содержи! 

— В вашей семье — да, я никто. А вы — никто в моей! На праздник не приедем. Деньги переведем. В десять раз меньше запрошенного. На игрушку хватит. 

Я бросила трубку. Руки дрожали. А если Максим не поймет? Если мать разыграет сцену: «Жена дороже матери?!» 

Но когда Ксения Анатольевна позвонила ему, Максим был тверд: 

— Мама, мы не приедем. Пятьдесят тысяч — неподъемно. Переведу пять. Для годовалого ребенка достаточно. У Алисы есть родители. А у меня — своя дочь. София. Помнишь? 

— Мать одна! Могу отказаться от тебя! — закричала она. 

— Поздно, — ответил Максим спокойно. — Надо было в роддоме решать. 

Он положил трубку.