Костьми лягу, но не пущу! – свекровь решилась на крайние меры, чтобы помешать нам

Когда Дмитрий рассказал о предложении из Новосибирска — зарплата втрое выше, квартира от компании, — я обрадовалась. Мы с ним два года копили на переезд из нашего захолустного городка, где даже в аптеке все друг у друга узнают. Но свекровь, едва услышав новость, начала обвинять во всем меня, словно я была причиной переезда. 

— Ты хочешь забрать моего сына в эту… Сибирь? — её голос срывался на крик, будто мы говорили не о переезде, а о ссылке. 

Дмитрий попытался объяснить: перспективы, будущее для детей (которых у нас пока нет), современный район. Но она перебила: 

Сначала я думала — эмоции. На следующий день она пришла к нам с папкой. Внутри — распечатки о «высокой смертности от холода в Сибири», статьи о разводах из-за переездов и даже справка от терапевта, что её давление «нестабильно из-за стресса». Дмитрий молчал, перелистывая листы. Я спросила: «Вы всерьёз верите, что мы умрём от мороза в городе с метро и ТЦ?» Она уперла руки в бока: «Ты его не любишь. Любящая жена не тащит мужа на край света».  

Через неделю она объявила, что переезжает к нам «на время, пока не одумаетесь». Её чемодан стоял в прихожей, как угроза. Дмитрий пытался возражать, но она рыдала: 

— Ты бросишь мать одну в старом доме? Крыша течёт, сердце шалит…  

Я знала, что крышу он починил год назад, а кардиолог называл её здоровой «для 65 лет». Но он сдался: 

Эти две недели стали адом. Она отключала мой будильник («Дмитрию надо высыпаться!»), прятала документы на квартиру, а когда я завела разговор о билетах, упала на диван, схватившись за сердце. Вызвали «скорую». Врач, осмотрев её, сказал мне в коридоре: «Давление в норме. Но нервы… Вы уж будьте мягче». Свекровь тут же прошептала Дмитрию: «Видишь, как она меня доводит?»  

В день, когда мы должны были подписать договор с риелтором, она исчезла. Через три часа звонок из полиции: её нашли у вокзала, она билась в истерике, кричала, что «невестка выгоняет на улицу». Дмитрий едва уговорил участкового не оформлять дело. В машине она не смотрела на меня, твердя сыну: «Она тебя бросит там …»  

— Выбирай: я или её манипуляции. – Понимала, что нельзя предлагать такой выбор, но по-другому он не решится. 

Муж ответил не сразу: 

— Она… боится остаться одной. 

— А ты не боишься потерять меня?  

Мы уехали. Из окна поезда я смотрела на убегающие телеграфные столбы и думала: это новый этап нашей жизни. 

Сейчас, когда Дмитрий звонит ей, я слышу через трубку: «Когда вернётесь?» Он молчит. А я знаю: мы не вернёмся. И её «костьми лягу» останется там, в том доме с починенной крышей, где страх одиночества оказался сильнее желания, чтобы её сын был счастлив.