Мама проболталась, что я купила квартиру, а муж бился в истерике, узнав то, чего не должен был знать

Иногда правду лучше прятать поглубже, как документ о собственности, который сейчас лежал в моем старом альбоме под слоем фотографий.

Моя квартира. Купленная на деньги, которые я копила еще до встречи с Игорем, работая на двух работах и отказывая себе во многом. Крошечная двухкомнатная. Настоящая свобода, воздух, который не принадлежит банку или мужу. 

Игорь… Его отношение к «моему» и «нашему» было железобетонным. Все, что появлялось в браке – наше. Все, что было до – подлежало пересчету и включению в общий котел. Мои сбережения, едва он о них узнал на втором году брака, мгновенно растворились в «нужном ремонте» его машины. 

Поэтому, когда набрала на двушку, решение пришло само: оформить на маму. Она, моя тихая, вечно всем уступающая мама, только вздохнула: 

— Доченька, а если Игорь узнает? Будет же скандал… 

— Он не узнает, мам. Никогда. Это моя страховка. На всякий случай. Для нас с Даней, — шептала я. — Ты же понимаешь? 

Она кивнула. Понимала. Видела синяк на руке, который я списала на дверной косяк после одной из его «вспышек» полгода назад. 

И вот, этот «всякий случай» настал сегодня. Обычный воскресный обед. Мама приехала к нам, к Дане. Суп, котлеты, ее бесконечные рассказы о соседях. Игорь копался в телефоне, лишь вполуха кивая. А потом мама, расплываясь в улыбке, глядя на внука, вдруг ляпнула: 

— Вот подрастешь, Данюшка, будет у тебя своя комнатка в нашей новой квартирке! Бабушка тебя ждет! 

Игорь поднял голову. Его глаза, обычно такие выразительные, стали плоскими. 

— В какой… новой квартирке? — голос был тихим. 

Мама побледнела. 

— Ой… я… — она метнула на меня испуганный взгляд, полный ужаса и вины.

— Мама имела в виду… — начала я, но он перебил. 

— Купили квартиру? — он шипел, глядя на мать, не удостаивая меня взглядом. — Или она? — Резкий поворот головы в мою сторону. Его зрачки сузились. — Ты что, боишься меня? Считаешь вором? Или просто сволочь, которая прячет от мужа?! 

Последние слова он выкрикнул, ударив кулаком по столу. Ложки звякнули. Даня расплакался. Мама вжалась в стул, закрыв лицо руками. 

— Игорь, успокойся! — вырвалось у меня. — Это мои деньги! Мои, накопленные до тебя! Я имею право… 

— Право?! — он захохотал истерично. — Право врать? Право плести заговоры с мамашей?! Я – твой муж! Все твое – мое! По закону и по совести! 

Он схватил со стола первую попавшуюся чашку – мою любимую – и швырнул ее об пол. 

— Вора себе нашла! Подлеца! — он бился в истерике, слюна брызгала изо рта. — Ты… ты… я тебе покажу! 

Он рванулся к шкафу, с грохотом выдернул ящик, начал швырять его содержимое на пол. Квитанции, блокноты, мои бумаги… Он искал. Искал тот самый документ, который я спрятала так глубоко. 

Я стояла, прижимая рыдающего Даню к груди, глядя на это безумие. Страх сменился леденящим спокойствием. Осколки моей чашки блестели на полу, как осколки моего брака. Осколки доверия, которого, видимо, никогда и не было. 

Он узнал то, чего не должен был знать. Узнал, что у меня есть что-то свое. И теперь за этим знанием последует буря. Но глядя на него, на испуг мамы, на слезы сына, я вдруг поняла главное: документ в старом альбоме был не концом безопасности, а ее началом. Началом пути отсюда.

Пути, по которому я пойду одна, уводя сына от этого крика и злобы.