Мама знала, что у моего мужа кто-то есть, и скрывала это от меня

Запах ванили от рук, только что вымесивших тесто, казался теперь горьким. Я наблюдала, как моя София, вихрь в розовом платье, пыталась вовлечь в игру Мишу. Он съеживался на краю ковра, крепко прижимая потрепанного медвежонка. Моя дочь смеялась, он молчал. Как разные планеты. 

Мама сидела напротив, лицо – маска страдания. Ее слова все еще висели в воздухе. 

— Она родила ему ребенка… — прошептала она, глядя в пол. 

Сердце упало. Теперь я понимала, почему Максим, мой муж, так щедро оплачивал папину новую машину, мамины дорогие санатории. Не забота. Откуп. 

— Когда это было? — голос звучал чужим. 

— После твоей… после аварии, — мама сжала виски. — Видела их в кафе. Не помню где. Ты еле ходила, а он… Я набросилась на него с сумкой. Он увел меня, признался… в обмен на молчание. Говорил, и так много делает, ошибку можно простить. Что если я расскажу – тебе будет хуже. Что он все «уладит» с той… и ты никогда не узнаешь. 

— Как ее звали? — спросила я. 

— Какая разница?! — вспыхнула мама. — Ты боролась за жизнь! Я чуть не потеряла тебя! Мне было плевать на нее и… почти на Макса. Но без него ты не выжила бы. Ни физически, ни… — она не договорила. 

Она была права. Я – просто пекарь. Родители – учителя. Деньги на лечение, лекарства, реабилитацию – все от Максима. Я была благодарна до раболепия. Готова была проглотить что угодно. Даже его сына. Ради Софии. Ради себя. 

Но Максим решил иначе. Он привез Мишу, чужого и испуганного, даже не предупредив. И ждал, что я приму его правила. Прощу измену в самое страшное время – когда я оплакивала нашего нерожденного сына и узнала, что больше не смогу иметь детей. Предательство. Глумление. 

— Я не прощу измены, — сказала я себе и маме. — Ребенок ни в чем не виноват. Но жить с предателем не могу. 

Вечером я встретила Максима у двери с его сумкой. 

— Уходи, — сказала ему твердо. — Я не могу уйти. Значит, уходишь ты. 

Он схватил меня за запястье, глаза потемнели. В дверь выглянула София и бросилась к нему: «Папа! У нас Миша в гостях!». Максим отпустил меня, наклонился к дочери, нежность в голосе. «Знаю, солнышко». Больно. Как объяснить ей, что папа не вернется? 

Позже, когда дети уснули, он нашел меня в кабинете. 

— Почему не объяснила Мише про мать? — спросил он обвиняюще. — Ясно сказал – он живет с нами. 

— А ты объяснил мне что-нибудь? — парировала я. — Мне знать не надо? Только воспитывай? 

— По документам ты его мать. Этого достаточно, — отрезал он. 

— Я играю по твоим правилам только ради Миши, — сказала я. — Не ради твоих приказов. Для меня ты предатель. 

Он медленно повернулся. Взгляд был бездонным и черным. 

— Что ты знаешь о предательстве, Дарина? — голос змеился холодом. — Для тебя – измена. Для меня предательство – когда любимый человек умоляет отпустить его умереть. Когда его боль толкает тебя согласиться. Я живу с этим предательством годами. Сомневаюсь: действительно ли ты хотела уйти тогда? Если да – то наша дочь, все это… зря. Я просто держу тебя силой. 

Меня парализовало. Тогда, после потери сына и страшного прогноза, я не хотела жить. Кричала об этом. 

— Так если я предательница… — прошептала я, леденея. — Почему не бросил? Ах да… ты и бросил. Ушел к ней, пока я горевала. Ты жил, а я существовала! Так почему же, такой преданный, не ушел совсем? 

Он посмотрел на меня. И в этом взгляде, вместо гнева, я увидела… вину. 

— Она родила ребенка… только для нас, — выдохнул он. — Я пошел на все только ради тебя. 

Тишина кабинета впитала крик моей души. Ради меня. Но я не могу принять это.