Меня удочерили, и я узнала об этом в четырнадцать лет от чужого человека

До четырнадцати лет я жила в розовых очках. Ну, как все подростки. Думала, мир крутится вокруг моих проблем: уроки, первая влюбленность, мама не купила новые джинсы. А потом всё рухнуло в один миг. И виновницей стала моя двоюродная бабушка, Люда. Та самая, что меня на дух не переносила.
Я всегда чувствовала её холод, будто сквозняком от неё подувало. Приезжаем мы к ней, а она брата Витю душит в объятиях: «Витюшечка, на, конфетку!». Ко мне поворачивается – и сразу лицо каменеет. «Ты уже большая, какие там тебе конфетки?» – и это в четырнадцать-то лет! Родители, конечно, суетились, пытались как-то уравнять нас в подарках и ласке, но сердце ведь не обманешь. Я точно знала: баба Люда меня ненавидит.

Переломный момент наступил, когда папа попал в больницу. Мама осталась с ним, а нас с Витей, семилетним братишкой, на неделю пристроили к бабе Люде. Других вариантов не было.
И началась каторга. Витя «помогал» – ходил с ней в магазин за конфетами и мороженым. А я? Я мыла её дом до блеска, драила посуду и полола бесконечный огород. А потом ещё и выслушивала, какая я неумеха и всё делаю не так.
Однажды у меня из рук, скользких от мыла, выпал стакан. Он разбился с тихим, таким зловещим хрустом. Бабка Люда влетела на кухню, как ураган.
– Совсем рук нет! – закричала она. – Ничего делать не умеешь! Зачем тебя только из детдома взяли, несчастная!

Я онемела. Просто стояла и смотрела на неё, будто она внезапно заговорила на древнекитайском. Она сперва опешила, поняла, что ляпнула лишнего, но остановиться уже не могла. Поехала дальше, вываливая на меня всю правду.
– Ну да! Ты приемыш! Детей у Светы с Толиком не было, вот и взяли тебя. А потом, глядь, Бог-то дал, Света Витьку родила. Вот и вся история.
Мир перевернулся. Треснул и рассыпался на миллион осколков. Это не фигура речи, я реально чувствовала физическую боль. Всё встало на свои места. Почему баба Люда меня ненавидела? Всё просто – я была чужой. Чужая кровь. А зачем любить чужого ребенка?
Меня накрыла чудовищная мысль: а мои… нет, не мои… родители взяли меня лишь затем, чтобы «завести» своего. Своего родного Витю. Я была тактическим ходом, добрым поступком ради последующей награды. И теперь я им не нужна.
Я замкнулась. Стала колючей, как ёж. Любое слово воспринимала в штыки, ночи напролёт ревела в подушку. Перестала разговаривать с мамой и папой. Единственным светлым моментом было то, что баба Люда после этого скандала исчезла из нашей жизни навсегда.
Я начала строить в голове образы своих «настоящих» родителей. Наверное, они были прекрасными людьми! Их разлучила со мной какая-то ужасная ошибка, трагедия… Я мечтала их найти.

В восемнадцать я собрала вещи и ушла в общагу медколледжа. Домой почти не появлялась. Все силы уходили на поиски. И я их нашла. Не буду вдаваться в детали, это долгая и некрасивая история.
И вот мне 23. Я стою в полуразвалившемся бараке на окраине города. Передо мной – опухшая от алкоголя женщина с пустыми, мутными глазами. От неё пахнет затхлостью и безнадёгой.
– Кто ты? – сипло спросила она, щурясь на меня.
У меня перехватило горло. «На что я рассчитывала?» – пронеслось в голове.
–Ваша дочь, – выдохнула я.
– Какая ещё дочь? – Она нахмурилась, запустила пальцы в грязные волосы и рассеянно почесала голову. Потом её лицо озарилось каким-то тусклым пониманием. – А-а-а… Ну да. Было дело. Ну, давай, что ли, за встречу отметим. Есть деньги?

Я молча достала кошелёк и отдала ей почти всё, что у меня было. Оставила только на дорогу назад. Чтобы уехать. Быстрее. Оказалось, она оставила меня в роддоме, написав отказ. А про моего отца не знала даже сама. Меня удочерили в четыре года.
В тот же вечер я приехала домой. К своему единственному дому. Мы плакали, обнимались, просили прощения друг у друга. Мама тысячу раз повторяла: «Мы тебя любим, ты наша родная, мы так боялись тебя потерять!». А я наконец-то ей поверила.
Сейчас мне тридцать. Два года назад я похоронила ту, из барака. Всё организовала и оплатила. Заказала в церкви молебен. Пусть Бог простит её. А я простила давно. Потому что поняла: если бы она тогда не совершила свой страшный выбор, я бы никогда не обрела своих настоящих родителей. Тех, кто любил меня не по крови, а по зову сердца.