Муж ест по ночам тайком от меня, хотя в доме всегда полно еды

Казалось, я знаю о нём всё: как он морщит нос, когда читает, как смеётся, прикрывая рот ладонью, как ворочается во сне, если переутомится. Но полтора месяца назад появилось то, чего я не понимаю до сих пор.  

Сначала пропадал сыр из холодильника, пустела банка с солёными огурцами, которые я держала для гостей. Я списывала на забывчивость: может, съел за завтраком? Потом заметила крошки на полу у плиты — мелкие, как песок. Муж терпеть не мог грязи, всегда вытирал стол начисто.  

Однажды ночью я проснулась от звука холодильника. На часах было 2:17. В кухне горел свет, слышалось шуршание пакета. Я приоткрыла дверь: он стоял спиной, жевал что-то. Голодный? Но за ужином съел две порции борща. Я не стала заходить, ушла в спальню.  

Утром спросила, не хочет ли он позавтракать раньше. Он покачал головой, потянулся за кофе. В глазах — обычная усталость, ничего лишнего.  

С тех пор я начала считать. Каждый день проверяла холодильник: сколько осталось колбасы, хлеба, творога. Записывала в блокнот, как бухгалтер, который подозревает сотрудника в воровстве. Через неделю поняла: он ест каждую ночь. Ровно в два.  

Почему скрывает? У нас нет проблем с деньгами. Я всегда готовлю на неделю вперёд, морозилка ломится от полуфабрикатов. Он знает: если захочет есть — просто скажи. Но вместо этого крадётся на кухню, как подросток.  

Вчера решила поймать его. Легла спать, ждала. В 1:55 он осторожно приподнял одеяло, вышел. Я следовала за ним, прячась в тени коридора. Он не зажёг свет, открыл холодильник — синий отсвет упал на лицо. Достал пачку творога, ел ложкой прямо из упаковки, торопливо, почти жадно.

отом схватил горсть изюма из банки на столе, сунул в рот.  

— Зачем? — спросила я, включая свет.  

Он вздрогнул, уронил ложку. Творог белым пятном рассыпался по полу.  

— Я... не хотел тебя будить.  

— Разве я запрещаю тебе есть?  

Он молчал, смотря в сторону, будто я застала его за чем-то постыдным. 

— Может, тебе не хватает еды? Готовить больше?  

— Нет, — резко ответил он. — Всё нормально.  

Помог убрать творог, вернулись в спальню. Он лег, отвернулся. Знакомое молчание. Раньше мы могли говорить о чём угодно. Теперь между нами — этот ночной ритуал, который он не хочет объяснить.  

За завтраком спросила напрямую:  

— Тебя тошнит по ночам? Может, к врачу?  

Он кашлянул, будто я сказала глупость:  

— Всё в порядке. Просто иногда просыпаюсь.  

— Почему не говоришь? Приготовила бы тебе.  

— Не надо.  

Его тон отрезал дальнейшие вопросы. 

Раньше он делился всем: страхами перед сокращением, злостью на соседа, который паркуется на его месте. Теперь даже голод стал чем-то личным. Я вспомнила, как месяц назад он задержался на работе допоздна. Тогда впервые исчезли котлеты из холодильника. Может, это способ справиться со стрессом? Но почему втайне?  

Вечером пожарила его любимые сырники, поставила на видное место. Если съест — значит, просто ночной аппетит. Если нет...  

В два ночи снова услышала шаги. Он прошёл мимо сырников, взял банку с солёными огурцами. Съел два, запил водой из-под крана. Стоял у раковины, смотря в окно на тёмную улицу. Потом вздохнул, вернулся в постель.  

Теперь я проверяю холодильник не из-за еды. Ищу подсказки: что он выбирает? Солёное, сладкое, острое? Может, это шифр, который я должна разгадать. Но чем больше наблюдаю, тем меньше понимаю.  

Вчера нашла в шкафу спрятанную пачку доширака. Он терпеть его не может.  

— Зачем? — снова спросила я, держа её в руках.  

Он покраснел:  

— Не знаю. Просто захотелось.  

— Но ты её не ешь!  

— Иногда открываю, нюхаю, — признался он, — напоминает о студенчестве.  

Я смотрела на него, пытаясь собрать пазл из обрывков: ночные бдения у холодильника, тайные запасы, запах дешёвой лапши. Что он ищет?

Ностальгию? Или это крик о помощи, который я не умею услышать?  

Мы всё реже разговариваем. Я так и не смогла разгадать его тайну, а он продолжает молчать.