Муж передал своей матери вещи, а я заглянула в пакет и не поверила глазам, увидев документы

— Олечка, занесешь маме пакет, что у двери? — услышала я голос Максима в трубке. 

— Конечно, — ответила, застегивая курточку сыну. — К Тамаре Ивановне сегодня и так собиралась, она по Мишеньке соскучилась.

Обычная просьба. Хотя Максим в последнее время к матери таскался чаще обычного. «По делам», — бросал он, не глядя в глаза. 

Приехали мы к Тамаре Ивановне после сада. Старый дом, пятый этаж без лифта. 

— Внучок мой солнышко! Как подрос! — встретила нас свекровь, осыпая Мишу поцелуями. — А я вам ватрушек напекла! 

Пока Миша уплетал, я стала доставать из пакета что-то… и замерла. Бумаги. Сверху — синий штамп и адрес: Жемчужная, 22. Элитный новострой. 

— Мам, а это что? — спросила я, открывая папку. 

Тамара Ивановна резко обернулась от плиты, лицо ее стало каменным. 

— Это… Артёмкино. Не трогай, дочка! 

Но я уже видела: договор купли-продажи трешки. «Покупатель» — Артём, младший брат Максима. Кровь ударила в виски. Мы с Максимом ютимся в съемной однушке, платим за нее почти половину зарплаты. Копим на первый взнос пять лет – Миша, садик, лекарства… А Артёму – трешка в центре. Просто так. 

— Макс, я документы видела, — начала я, когда он пришел поздно вечером. 

Он остановился. 

— Какие? 

— На квартиру. Артёму. 

Тишина. 

— Мама хочет ему помочь. Он же… ему сложнее устроиться. 

— А нам просто? Мы с ребенком в клетке, а Артём с Катей вдвоем получают дворец? 

— Ты ничего не понимаешь! — взорвался он. — Артём — младший! Он… 

— Что «он»? Он лучше? Он новенький внедорожник в кредит взял. На Мальдивы каждую зиму летают. — Слова вырывались сами, обжигая. — Свекровь продала свою старую кооперативную, добавила и взяла ему эту трешку! А нам ни разу за пять лет копейки не предложила! 

Максим побледнел. 

— Мама всегда… она заботилась… — он бормотал что-то невнятное. 

— Об Артёме! — Я подошла ближе. — Почему мы для твоей семьи – второсортные? 

Он молчал. Потом отвернулся, прошелся по комнате. И вдруг заговорил тихо, срывающимся голосом: 

— Знаешь… машину Артёму тоже они помогли купить… наполовину. А когда я просил помочь с нашим первым взносом… мама сказала, что все деньги вложены. — Он сел на стул. — В детстве… у Артёма всегда были новые велосипеды, а мне – старье от двоюродных. Его в платную гимназию устроили… меня – в обычную школу. На их свадьбу родители подарили путевку в Италию… нам – чайный сервиз… — Он поднял на меня глаза. В них была боль и стыд. — Я… я просто не замечал. Не хотел замечать. 

— Макс… — я подошла. 

— Поговорю с ней, — он встал, выпрямился. — Завтра же. Это несправедливо. По отношению к тебе. К Мише. 

Разговор с Тамарой Ивановной был долгим и тяжелым. Я не присутствовала. Максим вернулся уставшим, но с каким-то новым спокойствием в глазах. 

— Было трудно. Отрицала, плакала, кричала, что я неблагодарный. Но я сказал главное: я не прошу денег. Уважай мою семью. Жену, сына. Нельзя делить детей на любимых и остальных. Это… ядовито. 

Прошло несколько недель. Однажды вечером зазвонил телефон. Максим разговаривал с матерью. Я видела, как его лицо постепенно смягчалось. Он кивал, коротко отвечал: «Спасибо, мам. Обсудим». 

Он положил трубку, посмотрел на меня. 

— Предлагает помочь с первым взносом. Часть денег осталась. 

Путь к нашему дому, к справедливости – только начался. Но первый шаг – назвать несправедливость своим именем – мы сделали.