Муж поверил своей матери, а не мне, а когда раскаялся, было уже поздно

Мой Петя всегда был маменькиным сынком. Милым, добрым, но... уши его с детства были настроены лишь на один голос – мамин. Наша любовь казалась мне крепостью, но я не учла, что у этой крепости была тайная лазейка, ведущая прямиком к Людмиле Андреевне. 

Все началось с пропажи денег. Отложили на отпуск, небольшую сумму, но для нас значимую. Я заметила их отсутствие первой. Петя отмахнулся: 

— Наверное, забыл, где положил. Найдутся. 

Но не находились. А через неделю Людмила Андреевна, зайдя «на пять минут», с порога завела разговор о «неблагодарных невестках» и «денежках, которые сыночки в дом приносят, а они тают». Я осторожно намекнула мужу: 

— Петя, а мама не говорила ничего про наши отложенные деньги? Мне кажется, она что-то знает... 

Он посмотрел на меня с удивлением, почти с осуждением: 

— О чем ты? Мама сама предложила нам в долг дать, если что. 

На следующий день она позвонила ему на работу. Вечером Петр вошел бледный. 

— Мама рассказала... – он потупился. — Она видела, как ты... брала эти деньги из шкатулки. В прошлую среду. Когда я был в командировке. 

У меня перехватило дыхание. 

— Петя, это ложь! – вырвалось у меня. — Я в среду была у стоматолога, есть запись! А деньги пропали в понедельник, когда ты был дома! Как она могла?! 

Но в его глазах читалось только разочарование и... доверие к материнскому слову. 

— Мама никогда не врет, – сказал он тихо. — Она волнуется за меня. За нас. Она сказала... что ты, наверное, хочешь сбежать. К любовнику. Или просто транжира. 

Я пыталась кричать, оправдываться. Он отворачивался. Его мать построила между нами стену из лжи и подозрений, а он сам возводил ее дальше кирпич за кирпичом, веря каждому ее слову. Моя правда разбивалась об эту стену, как стеклянный шар. Наш дом наполнился молчанием и взглядами, полными недоверия. Просто жили рядом, не вместе. 

Правда выплыла случайно, через месяц. Людмила Андреевна, хвастаясь перед соседкой по телефону «как она спасла сына от алчной женщины», не заметила, что Петр зашел за забытыми ключами. Он услышал все: как она сама взяла деньги («чтобы проверить невестку»), как сочинила историю, как настраивала его против меня. 

Он ворвался домой. Бросился ко мне, схватил за руки.

— Прости! О, Боже, прости! Я дурак! Она... она все придумала! Я поверил ей... а тебя... – он целовал мои ладони, но я вырвала их. Его извинения и прикосновения, которых я так ждала раньше, теперь вызывали тошноту. Физическое отвращение. 

— Поздно, Петя, – сказала я спокойно. Внутри была только пустота и холод. — Ты выбрал, кому верить. Ты не усомнился ни на секунду. Ты позволил ей отравить все, что было между нами. Ты убил это. Своим неверием. 

Он умолял, клялся, что разорвет с матерью. Но слова потеряли вес. Они были просто звуком. Я видела не мужа, а слабого мальчика, который слишком поздно понял, что мама – не Бог. И что доверие, разбитое вдребезги, уже не склеить. Любовь умерла под тяжестью его выбора. 

— Я не могу, – прошептала я. — Не могу простить. Не могу забыть. Не могу... быть с тобой. 

Я решила развестись. Его глаза все еще умоляли. Но мое сердце было похоже на ту самую шкатулку – пустое и навсегда захлопнутое. Умолять было слишком поздно.