Муж собрался уходить от меня, потому что я не хочу извиняться перед его матерью

— Ты извинишься перед мамой или я ухожу!

Я медленно подняла глаза, не отрываясь от ноутбука.

— За что именно? — спросила я ровно, будто проверяла отчет на работе.

— Ты прекрасно знаешь! Она плакала весь вечер из-за твоих слов!

— Твоя мама назвала меня «плохой матерью» при детях. Я попросила ее не обсуждать мой выбор в воспитании при них. Это не оскорбление.

— Она просто хотела помочь! Извинись, и мы забудем.

— Нет.

Он схватил куртку. Я не двинулась с места.

Пять лет назад, на первом ужине у его родителей, Маргарита Степановна, не отрывая взгляда от моего декольте, спросила: «А ты уверена, что справишься с ролью жены? У моего сына тонкая душевная организация». Тогда я промолчала, решив, что время все расставит на места.

Оно расставило. Через месяц после свадьбы она «случайно» обнаружила мой дневник с планами на карьеру и прокомментировала: «Женщина должна рожать, а не мечтать о должностях». Когда родилась Аня, она принесла в квартиру крестильную рубашку, купленную без моего ведома: «Ребенку нужна защита от дурного глаза. Ты же не веришь в такие глупости, да?»

Я начала записывать. Каждую «невинную» шутку, каждый совет, который звучал как приговор. 14 июня: «Почему ты не кормишь грудью? Ты что, на диете?». 3 сентября: «Мой сын похудел. Ты совсем готовить разучилась?». 12 декабря: «Ты разрешаешь ребенку спать с игрушкой? Ужасная психологическая травма!»

Вчера, когда Маргарита Степановна, играя с Аней, сказала: «Мама тебя мало любит, раз не покупает сладкое», я аккуратно вывела дочь из комнаты и вернулась.

— Прошу вас не давать оценок моим решениям при ребенке.

— Ой, какая нежная! — она фальшиво засмеялась. — Мой сын жил в строгости и вырос идеальным мужчиной!

— Ваш сын в тридцать пять лет боится сказать «нет». Это результат вашей строгости?

Тишина. Потом всхлипы, звонок мужу, театральные рыдания.

— Хочешь знать, почему я не извинюсь? — я щелкнула по файлу. — За последние три года твоя мама пересекла мои границы 47 раз. После 12-го случая я предложила поговорить с ней. Ты отказался. После 25-го — попросила ограничить визиты. Ты назвал это «женской истерикой».

Он медленно подошел, глаза бегали по строчкам.

— Это... Ты все записывала?

— Да. Потому что знала: однажды ты потребуешь капитуляции. И мне понадобятся факты, а не эмоции.

Он сел, сжав виски. Я ждала.

— Прости, — он произнес это в пол, словно слова были острыми камнями. — Я... Я не знал, что это так... системно.

— Теперь знаешь.

Утром он позвонил матери. Я слышала, как его голос дрожал: «Мама, мы не придем в воскресенье. Да, я знаю. Нет, она не запрещает. Это мое решение».

Когда он положил трубку, я протянула ему чашку чая.

— Сахар? — спросила я.

— Нет, — он слабо улыбнулся. — Я же «идеальный мужчина».

Мы сидели молча, слушая, как Аня смеется в соседней комнате. Границы, как чай, должны быть четкими. И крепкими.