Муж уговаривает моих родителей продать дачу, чтобы вложиться в выгодное дело, только я ему не верю

Мы сидели на родительской даче за столом, который папа сколотил еще в девяностых. Алексей, мой муж, нервно постукивал пальцами по стеклянной рюмке. Его взгляд скользил по стенам, обвитым трещинами, будто оценивая стоимость каждого кирпича. Я знала этот жест — так он вел себя перед тем, как предложить очередную «гениальную» авантюру.

— Теща, тесть, — начал он, наливая отцу коньяк, — рынок сейчас на пике. Если продать дачу сейчас, вложиться в логистический склад под Новосибирском... 

Мама поправила платок на плечах. Она не доверяла Алексею с тех пор, как он «временно занял» наши общие сбережения на криптовалюту, которая испарилась через месяц. Папа молчал, разминая ладонью сустав большого пальца — старый армейский жест, означавший: «Говори, я слушаю».

Алексей разложил на столе распечатанные графики, тыкал в цифры, говорил о процентах, перспективах. Я наблюдала, как родители обмениваются взглядами — мамин вздох, папино хмурое молчание. Дача была их тихим фронтом: здесь они растили яблони, здесь мама писала акварели, здесь папа хоронил своего пса Джека десять лет назад. Это место дышало их жизнью, а Алексей видел в нем лишь квадратные метры.

— Подожди, — перебила я, когда он завелся о «гарантированной прибыли». — Ты же говорил в прошлом году, что вкладывать в недвижимость рискованно. Что изменилось?

Он замер, будто я все сбила. 
— Рынок... динамичный, — пробормотал, избегая моего взгляда. — Ты не специалист, Лера, не вникай.

Ночь я провела в своей старой комнате под одеялом с вылинявшими звездами. Алексей ворочался рядом, его дыхание было прерывистым, как у человека, который только что солгал. На следующее утро, пока он брился, я проверила его телефон. Переписка с кем-то по имени «Сергей Петрович»: «Как только они продадут дачу, выводим деньги через офшор».

Сердце забилось чаще. Я вспомнила, как два года назад, после свадьбы, мы сажали здесь сирень. Алексей тогда смеялся, вытирая руки о джинсы: «Вырастет — будем пить чай в тени». 

— Мама, — сказала я за завтраком, разламывая теплый хлеб, — помнишь, как папа строил баню? 

Она кивнула, не понимая. 

— Крыша протекла в первый же дождь. Но вы не стали ее сносить — перекрыли заново. 

Алексей резко поднял голову. Папа медленно улыбнулся, потрогал мамину руку. 

— Так и есть, — сказал он. — Иногда лучше чинить, чем менять.

Вечером, когда Алексей уехал «на встречу с инвесторами», я показала родителям скриншот переписки. Мама плакала молча. Папа долго смотрел в окно, где ветер качал качели.
— Простите, — прошептала я. 
— Не ты виновата, — он обнял меня. — Дачу не продадим.

Алексей вернулся под утро. Я ждала его на кухне, с чашкой остывшего чая.
— Ты знаешь, — сказала он, не снимая куртки, — они не согласны. Придется искать другие варианты. 

В его голосе не было разочарования — только усталая злость. 
— Выходит, не судьба, — ответила я, глядя, на первые лучи солнца. 

Он хлопнул дверью. Я сидела, слушая, как за окном просыпаются птицы, и думала о том, что осенью надо будет укрыть розы.