– Не уважаешь моих родителей? Вали отсюда! – заявил муж, когда я отказалась во всем подстраиваться под свекровь

Когда-то я думала, что свадьба на берегу озера – это предел мечтаний. Белый шатер, вода, сверкающая в лучах заката. Мы с Кириллом были самой красивой парой, говорили гости. Его родители, Галина Петровна и Валерий Иванович, не жалели денег. Ждали этого дня давно, почти не веря, что их упрямый сын наконец решится на штамп в паспорте. А я? Я просто любила Кирилла и верила в наше «после». 

Первые звоночки прозвучали еще за тостом. Галина Петровна, уже изрядно подвыпив, обняла мою маму: 

— Ничего, сватья, мы ее перевоспитаем! — громко сказала она. — Правильно надо невесток воспитывать! Правильно! 

Мама лишь напряглась. Я поймала ее взгляд и отрицательно мотнула головой: не сейчас. Кирилл, улыбаясь, потянулся ко мне за поцелуем.  

После медового месяца в Европе мы вернулись в их просторный дом. Первые дни свекровь носилась со мной, как наседка. А потом началось. 

— Маша, сыр надо резать вот так, — ее рука мягко, но неумолимо отодвинула мою, взяв нож. Тончайшие, почти прозрачные ломтики легли на доску. — Видишь? Эстетика. 

— Хорошо, — пробормотала я, глядя, как она перекладывает мои бутерброды на другую тарелку — слишком толстые, некрасивые. 

На следующий день Галина Петровна перемыла полы за мной. Прямо при мне. Показала, «как надо». Потом — как развешивать белье, чтобы не оставалось следов от прищепок. Какой водой заливать утюг («Дистиллированной, милая, она в ванной!»). Кирилл молчал. 

— Маша, рыбу бери только у Семеныча, за углом, — она достала филе из супермаркета и отправила в мусорное ведро. — Я сама засолю. Научу тебя. 

— Кирилл не ест рыбу на завтрак, — попыталась я возразить. 

— У нас он всегда ел! — она повернулась к столу, где муж действительно доедал. — Видела? Когда вкусно, почему бы не поесть? 

Замечания становились громче, чаще. 

— Кирилл, давай съедем, — шептала я ночью. — Хоть в съемную квартиру. Пока не поздно.

— Ерунда! Мама обещала освободить ту квартиру, что сдают. Годик-другой тут потерпим. А с ребенком помощь рядом — идеально. 

«Ребенок». Я видела детскую кроватку, уже купленную и припрятанную в кладовке. Призрак будущего, которым они будут управлять. 

Ссора грянула из-за окна. Галина Петровна зашла в нашу комнату без стука («Воздух спёртый! Дышать нечем Кириллу!»). Я попросила не заходить. Началось. Свекровь рыдала в кухне о «черной неблагодарности», свёкор бубнил что-то про «свиней». А Кирилл? Он встал стеной передо мной, его лицо было чужим. 

— Тебе делать нечего? Мама из кожи вон лезет! — он кричал, а я видела лишь его сжатые кулаки. — А ты придираешься! 

Я уехала к маме. На три дня. Чтобы остыть, подумать. Когда вернулась, мои вещи ждали у порога. Аккуратно упакованные в чемоданы и коробки. Кирилл стоял рядом. 

— Свинья неблагодарная, — процедил свёкор, проходя мимо в гостиную. 

— Не надо, пап, я сам, — отстранил его Кирилл. — Не уважаешь моих родителей? Не нравится? Вали. 

— Мы муж и жена! — возразила я. — Просто съедем, как хотели… 

— Нет. Я увидел, какая ты на самом деле. При первой же трудности — сбежала к мамочке. Семья — не для тебя. Свободна.

Я уехала. Он писал потом. «Скучаю. Вернешься — извинишься перед родителями». На вопрос «Где жить?» — «У моих, конечно. Ипотека? 30 лет кабалы? Ты во всем виновата! Или возвращайся, или развод!» 

Я долго смотрела на последнее сообщение. «Развод», — ответила поздней ночью. Одно слово, освобождающее от лжи, от тотального контроля, от жизни в тени его матери. 

Прошло время. Я взяла крохотную квартирку в ипотеку. Сейчас рядом другой человек. Мы равны. Мы строим свое гнездо, где нет места прозрачным ломтикам сыра и чужим правилам. А Кирилл? Говорят, у него сын. И они все так же живут в том большом доме. Детская кроватка пригодилась. Галина Петровна, наверное, счастлива. Она «перевоспитала» новую. Им так удобнее. 

А я продолжаю резать сыр, как мне нравится. На моей кухне. В моей жизни. Без посторонних комментариев.