– Немедленно неси это на помойку! – сказала мужу, когда он принес гостинец от свекрови

— Верни Нине Петровне ее «подарок»! — шипя, как разъяренная кошка, я швырнула Кириллу пакет с чудовищной кофтой цвета заплесневелого сыра. — Мы не нищие, чтобы тащить в дом хлам! 

Кирилл потупился, поставил пакет на кресло и надулся. Молчание его взбесило. 

— Издеваешься? Отлично! Сама верну, заодно скажу все, что думаю о ее щедрости! — Я сделала шаг к двери. 

— Не надо! Я сам! — засуетился он, бледнея. Мысль о моем разговоре с его матерью явно приводила его в ужас. 

— Кирилл, ты можешь перестать принимать этот мусор? — Я смотрела ему прямо в глаза. 

Он заерзал, не в силах солгать. Его мать, Нина Петровна, возвела в культ избавление от хлама через наш дом. Все началось с «подарка» на 8 Марта: ветхий пододеяльник с дыркой, «чтобы зашила». Качество кричало о брежневской эпохе. 

— Она спрашивает, нравится ли нам... — пробормотал Кирилл. 

— Выброси их по дороге! — проскрежетала я. — Или носи сам, раз не хочешь обидеть маму! 

Он мрачно схватил пакет и вышел. Вернулся через два часа... с авоськой. 

— Что это? — спросила я, чувствуя, как начинаю раздражаться. 

— Мама передала... закрутки. 

Я выхватила сумку. Тяжелые банки с помидорами. Крышки покрыты ржавчиной. Самодельная этикетка: «2013 г.». 

— Ты с ума сошел?! — я ткнула пальцем в дату. — Срок годности давно истек! Травиться собрался? 

— Мама сказала... еще хорошие... — прошептал он. 

— Пусть сама ест! Немедленно неси на помойку! Или вскрывай и смывай в унитаз! — указала я на дверь. — Это здесь не останется! 

Пока Кирилл копошился в ванной с банками и зловонной жижей, идея созрела сама. В дальнем углу шкафа нашлись мои «сокровища»: просроченная сгущенка и варенье сомнительного возраста. Упаковала в пакет. 

— Отвези Нине Петровне! — протянула Кириллу. 

Он заглянул и помрачнел. 

— Ладно, сделаю сама, — забрала я пакет. Дождусь визита. 

Она явилась через неделю. Милостиво улыбалась. 

— Это вам, Нина Петровна! — вежливо улыбнулась я, протягивая пакет. 

Она настороженно заглянула, покопала. Лицо исказилось. 

— Сгущенка... просрочена! Полгода как! — фыркнула она. 

— Можно есть, — пожала я плечами. — Вы же нам дали помидоры двенадцатилетней выдержки.

— Это совсем другое! — отрезала она, отодвигая пакет. — Не возьму! 

— А мы можем отказаться от ваших подарков? — спросила я сладким голосом. — От этой чудо-кофты? От ветхого белья? От полотенец времен моей бабушки? И уж точно не станем есть ваши музейные консервы. 

Она остолбенела. Глаза округлились. Минуту стояла, открыв рот. 

— Можете... и не брать... — прошипела она наконец, резко развернулась к двери. 

Вечером разразился Кирилл: 

— Как ты могла?! Мама в слезах! 

— Долг платежом красен, Кирилл. 

Он дулся неделю. Свекровь объявила бойкот. Но пакеты с «дарами»... больше не появлялись.