После развода испортились отношения с сыном-подростком, который обвиняет во всем меня

На столе стояла пустая чашка сына – такая же холодная и безжизненная, как наши отношения. Два года. Два долгих года с тех пор, как рухнул мой брак, и вместе с ним – доверие моего единственного ребенка. Максиму сейчас шестнадцать, и он ненавидит меня. А я не могу сказать ему правду. 

Развод был моим решением, да. Но не моей виной. Андрей... Нашел утешение на стороне. Долго, цинично, пока я верила в его бесконечные командировки. Когда правда выплыла наружу, мир перевернулся. Но, глядя на Макса, его растерянные четырнадцатилетние глаза, я не смогла произнести: «Папа нас предал». Не смогла сломать его веру в отца. Сказала просто: «Не сложилось. Любовь прошла». 

Андрей же, видимо, нашел иные слова. Более убедительные для подростка. И теперь я – монстр, разрушивший семью из-за своего скверного характера или непонятных амбиций. 

— Мам, я к Сереже, — бросил Максим, влетая в кухню. Не «здравствуй», не «как дела». Только сухая констатация факта. Его взгляд скользнул мимо меня, уткнулся в телефон. 

— Макс, подожди. Ужин скоро... — начала я, ненавидевшая этот робкий тон в своем голосе. 

— Не голоден, — отрезал он, уже поворачиваясь к выходу. — И вообще, не надо меня контролировать. Ты уже все контролируешь. Папу контролировала – вот он и сбежал. 

Сердце сжалось. Эти слова – нож, который он вонзает снова и снова. Я попыталась дотронуться до его руки: 

— Сынок, это не так... 

Он резко дернулся. 

— Не трогай! — в его глазах вспыхнула знакомая смесь гнева и боли. — Я не маленький, чтобы ты мне сказки рассказывала! Папа сказал... — он запнулся. — Он сказал, что ты стала другой. Злой. Что у тебя характер испортился, вот он и не выдержал. И я его понимаю! 

Он выдержал паузу. 

— Ты могла постараться! Спасти семью! Но тебе было плевать. Плевать на меня. 

Дверь захлопнулась. Я осталась стоять среди кухонного уюта, который теперь казался фальшивой декорацией. По щекам текли слезы – горькие, соленые. Я могла крикнуть ему вдогонку правду. Разрушить идеальный образ «несчастного папы», который так ловко построил Андрей. Рассказать о ночных звонках, о духах на его рубашках, о лжи, которая разъедала меня годами. О том, как я действительно старалась – до последнего, пока не поняла, что спасать нечего. 

Но я молчала. Потому что знала: если сломаю в сыне отца, я сломаю часть его самого. Его опору. Даже если эта опора – миф, созданный подлым эгоизмом Андрея. Макс и так потерял слишком много – привычный мир, уверенность в завтрашнем дне. Лишить его последней иллюзии? Я не могла. Даже ценой собственного счастья, собственного спокойствия, даже ценой его ненависти. 

Я подошла к окну. Максим шел по двору, засунув руки в карманы. Такой одинокий. Такой потерянный. Моя вина? Да, вина. Но не в разводе. Моя вина в том, что я слишком хотела его защитить. Защитить от грязной правды о человеке, который должен был быть для него примером. И теперь он защищается от меня – единственной, кто любит его по-настоящему, всей своей израненной душой. 

Я уронила лоб на холодное стекло. За дверью – мир, где мой сын считает меня врагом. А внутри – тишина, нарушаемая только бесконечным вопросом: «Сколько еще? Сколько еще я смогу нести этот крест молчания? И простит ли он меня когда-нибудь, если узнает правду?» Ответа не было. Только пустота в кухне и холодная чашка на столе – немой свидетель нашей разбитой жизни.