Просто вам надо меньше есть, и накопите, - ответила мне свекровь на предложение взять кредит

Это началось в четверг, когда я разбирала электронную почту после работы. Счет за свет, реклама, письмо от свекрови. В письме коротко: «Зуб сломался, нужны деньги. Двадцать тысяч. Жду ответа». Без «пожалуйста», без «спасибо». Как будто мы обязаны.  

Мы и так помогали ей каждый месяц — продукты, лекарства. Муж получал серую зарплату в автосервисе, я подрабатывала курьером, пока дети в школе. Двадцать тысяч — это наши зимние сапоги сыну, ремонт холодильника, который грозил развалиться.  

Вечером свекровь сама позвонила. Голос в трубке был ровный, требовательный: 

Я перевела взгляд на мужа: он сидел за столом, сгорбившись над квитанциями. 

— Мама, у нас сейчас нет таких денег. Может, взять кредит? — предложила я, хотя мы уже были в долгах.  

Она рассмеялась. Коротко, сухо. 

— Кредит? Это вам надо меньше есть, а не в долги лезть. Накопите.  

Слова впились в грудь, как лезвие. Я сжала телефон. Муж поднял голову, увидел мое лицо, встал. 

— Кто? — спросил он. Я покачала головой. В ушах гудело.  

— В вашем возрасте я на трёх работах крутилась. А вы…   

Я перебила её: 

— Вы правы. Мы не умеем копить. Поэтому с этого месяца перестанем тратиться на ваши продукты. Надеюсь, вам хватит на зубы.  

Тишина. Потом хриплый выдох: 

— Ты что, угрожаешь?  

Она бросила трубку. Муж коснулся моего плеча. Стыд, злость, страх — всё смешалось внутри. Почему я должна оправдываться за то, что не могу оплатить её капризы? Почему наша помощь стала обязанностью?  

До этого мы молча терпели её упреки. «Диван новый купили? А старый еще служил бы», «Опять пиццу заказали? Деньги на ветер». Но когда она потребовала отдать последнее, что-то щелкнуло.  

Ночью я не спала. Перебирала в голове цифры: зарплата, долги, кружки детей. Представляла, как свекровь хлопает дверью аптеки, покупая обезболивающие вместо еды. Муж ворочался рядом: «Может, всё-таки помочь?» Я ответила: «Нет. Иначе это никогда не кончится».  

Через неделю она пришла сама. Стучала в дверь, пока я не открыла. Стояла на лестничной площадке, в старой шубе, с опухшим лицом. 

Теперь муж передаёт ей продукты раз в две недели. Денег она больше не просит. Иногда я вижу её в магазине — ходит медленно, разглядывает ценники. Хочется подойти, но я сворачиваю в другой ряд.  

Мы всё ещё платим по кредитам. Холодильник починили, сын донашивает старые сапоги. А я учусь не чувствовать вину за то, что выбрала своих детей вместо её эгоизма.