Свекровь обвинила меня в том, что я превратила ее сына в лентяя

— Только посмотри на это! Ты превратила моего сына в лентяя! — закричала свекровь. 

Она ткнула пальцем в окно. За стеклом Миша лежал в гамаке, уткнувшись в телефон. Его футболка задралась, обнажив живот, а кроссовок болтался на носке, словно собирался упасть.  

— Он же раньше грядки копал до ночи! А теперь даже газон не подстрижет? Это ты его так «воспитываешь»?  

— Он устал, — сказала я, вытирая тряпкой пыль. — Вчера допоздна работал.  

Миша и правда сидел дома. Но не «как кот». Он вел курсы по программированию, а по вечерам писал код для стартапа. Я видела, как он засыпал за ноутбуком, с красными глазами. Но свекровь не спрашивала. Она видела только то, что хотела: сын не машет лопатой, не красит забор, не бегает по ее указке.  

Когда мы поженились, она подарила ему набор инструментов. «Мужику без гвоздей — как без рук», — сказала тогда. Миша поблагодарил и убрал коробку в кладовку. С тех пор она не открывалась.  

— Мам, хватит, — Миша зашел на кухню, потягиваясь. — Я сам решаю, чем заниматься.  

— Мы с Полиной справляемся, — он посмотрел на меня.  

— Сп-ра-ви-лись, — она растянула слово, как жвачку. — Летом крыша течет, а ты в своем гамаке… 

— Я найму рабочих, мать! Мне некогда!  

— То-то, некогда быть мужчиной.  

Она вышла. Миша сел за стол.  

— Опять, — прошептал он. 

Его отец пахал на заводе, а по выходным чинил все подряд. Умер в сорок пять от инфаркта. Свекровь повесила его фотографию в гостиной и смотрела на Мишу так, будто ждала, когда он достроит картину.  

В ту ночь Миша бродил по дому, открывал кладовку. Утром нашла его в гараже. Он сидел на корточках перед коробкой с инструментами, держа в руках старую отвертку.  

— Помню, как отец учил меня забивать гвозди, — сказал он, не оборачиваясь. — Все криво получалось. Он орал, что я бестолочь.  

— Ты не обязан…  

— Знаю, — он встал, отряхнув руки. — Но я попробую.  

К выходным Миша купил краску, валики, перчатки. Свекровь, узнав, примчалась без звонка.  

— Наконец-то! — она сияла, увидев его в старых джинсах, с кистью в руках. — Давно пора забор обновить!  

Свекровь замерла, будто ее ударили током.  

— Что?  

— Мы ждали, пока пройдет первый триместр, — я осторожно погладила живот, хотя там еще ничего не было видно.  

Она уставилась на Мишу.  

— Ты… ты же ненавидел возиться с малышами!  

— Ненавидел, — он повернулся, и я увидела в его глазах то, чего раньше не замечала. Тихую ярость. — Потому что ты таскала меня к сестре каждый выходной, чтобы я «привыкал к ответственности». А я хотел играть в футбол. Хотел читать. Дышать.  

— Теперь я сам решаю, каким отцом быть. И мужем.  

Свекровь уехала, не попрощавшись. Миша допоздна красил стену в мягкий желтый цвет, напевая что-то под нос. Я стояла в дверях, с кружкой чая, и думала о том, как странно устроен мир. Ей нужен был солдат, исполняющий приказы. А он выбрал стать человеком.