Свекровь обзывала меня при детях, но муж поставил ее на место

— Мама, а кто такая «бестолочь»? — дочка смотрела на меня с интересом. 

Откуда Леночка могла подхватить это словечко? Я всегда следила за речью, зная, что детские уши — словно радары. 

— Где ты это услышала, солнышко? 

— Баба Нина вчера так про тебя сказала папе по телефону. Я мимо проходила. Это кто — очень толстая? 

Меня будто легким током ударило. Свекровь… Опять она. 

— Нет, — ответила я автоматически. — Это значит… не очень сообразительная. 

— А! — дочь легко приняла это объяснение, а мой внутренний мир пошатнулся. — Она еще говорила, что у тебя в голове не мозги, а винегрет, поэтому ты вечно все путаешь. А что такое винегрет? Это салат? 

Я закрыла глаза. Так вот каково ее истинное мнение обо мне. Нина Семеновна с самого начала встретила меня прохладно: ее золотой мальчик, Максим, выбрал, по ее разумению, серую мышку — неяркую, тихую. 

Вечером я поделилась с мужем. 

— Не может быть, — он поморщился. — Мама всегда тебя хвалит при мне. Тебе показалось. 

— Спроси у Лены! — во мне вскипела обида. — Или ты думаешь, я выдумываю? 

Мы не стали спрашивать детей, надеясь, что все забудется само. Но свекровь, видимо, вошла во вкус. 

Через неделю сын, вернувшись от бабушки, спросил напрямик: 

— Мам, а баба Нина тебя не любит? Она сказала, что ты ленивая, потому что не ходишь в офис, как нормальные люди. 

Я работала удаленно и все свободное время отдавала детям. Как объяснить это девятилетнему мальчику? Как объяснить это взрослой женщине? 

— Мы просто очень разные, — сдавленно выдавила я. 

— Мы не хотим к ней больше ездить, — тихо сказал Артем. — Нехорошо, когда про маму плохо говорят. Ты же у нас лучшая. 

Слезы навернулись на глаза. Я пообещала поговорить с отцом. 

Но бабушка настаивала на встречах, да и Максим уговаривал: «Она же стареет, ей одиноко». В итоге я сдалась, и в следующие выходные он снова отвез детей к ней. 

Заехав за ними, Максим застал конец монолога своей матери. 

— Сидит целый день в своем ноутбуке, из дому не выходит, — несся из прихожей голос Нины Семеновны. — Совсем обленилась! 

— Ты сейчас про Веру говоришь? Про мою жену? — голос мужа оледенел. — Ты в своем уме? 

— А ты, я смотрю, уже нет! Готовься к разводу, я помогу тебе с детьми, заберем их к себе! 

Он всегда видел в ней опору, строгую, но справедливую. А она оказалась просто злой, сварливой старухой, вынашивающей планы по развалу нашей семьи. 

В тот вечер он вернулся мрачный. 

— Все, — сказал он. — Пока она не извинится перед тобой, мы не общаемся. И дети — тоже. 

Прошла неделя. Тишина. Потом другая. Я заметила, что мне стало легче дышать. Исчезло постоянное ожидание подвоха, токсичное напряжение. 

А позже Максим рассказал, что его сестра, навестившая мать, сообщила: Нина Семеновна в глубокой обиде. Оказывается, быть ненужной — очень неприятно. 

Мы не стали злорадствовать. Мы просто жили — своей дружной семьей, в нашем доме, где больше не звучали обидные слова. И это ее молчание было лучше, чем извинения.