Свекровь решила поделить мою квартиру, а муж рассказал мне о ее планах

Ипотеку за эту квартиру я выплачивала много лет одна, пока Дима строил карьеру. Его мама, Валентина Алексеевна, всегда относилась к этой недвижимости с подозрительным интересом, но в тот день её «доброта» перелилась через край. 

— Дорогая, ты же не против, если я приведу завтра днем оценщика? — спросила она за чаем, сладко улыбаясь. — Знаешь, для себя, просто любопытно, сколько сейчас стоят такие «двушки» в этом районе. Ипотечные ведь всегда дешевле, но твоя-то уже твоя! 

 «Для себя»? Я удивилась, промолчала. Дима сидел напротив, уткнувшись в тарелку, его челюсть напряглась. 

Вечером, укладывая сына, я услышала приглушенные, но резкие голоса из гостиной. Валентина Алексеевна была в ударе: 

— ...просто логично, Димка! У тебя же семья растет, скоро места не хватит! А я в своей хрущевке одна барахтаюсь. Ты же понимаешь, вложиться в недвижимость – самое надежное! Ее квартира, но ты ведь тоже вкладываешься в семью? Значит, твоя доля должна быть! Мы же цивилизованные люди, все оформим... 

Мое сердце упало в пятки. «Ее квартира»... «Твоя доля»... Оценщик. Она решила поделить мое приобретение. Я прилипла к двери детской, не в силах пошевелиться. 

— Мама, — голос Димы был низким, как гул приближающейся грозы. — Это не твоя квартира. Это квартира моей жены. Купленная на ее деньги. Твои «вложения в семью» – это твои решения, а не повод требовать доли в ее собственности. 

— Как ты можешь?! — Валентина Алексеевна взвизгнула. — Я твоя мать! Я тебя вырастила! Она тебе голову заморочила! Это же для тебя, дурачок! Чтобы ты был защищен! 

— Я защищен ее любовью и нашим общим домом, который она создала, — отрезал Дима. — И я защищаю его сейчас. От тебя. Твои планы – это несправедливость и алчность, прикрытая ложной заботой. Забудь. Навсегда. Оценщик не придет. И если ты еще раз заикнешься об этом – ты переступишь порог этого дома в последний раз. Поняла? 

Тишина. Дверь захлопнулась. Я стояла, обхватив себя руками, слезы катились по щекам. Не от горя. От облегчения и какой-то дикой гордости. 

Дима вошел в детскую. Увидел мое лицо. Подошел, обнял крепко, его щека прижалась к моей голове. 

— Прости, что не сказал раньше, — прошептал он. — Она бомбила меня неделю, уговаривала, давила. Я надеялся, что одумается. Но сегодня... сегодня она перешла черту. Моя семья – здесь. С тобой и Сережей. Никто не посмеет разрушать то, что мы строим. 

— Спасибо, — выдохнула я, вжимаясь в его плечо. — Просто... спасибо. 

На следующий день Валентина Алексеевна пыталась звонить – Дима не брал трубку. Её сообщения остались без ответа. Но в моей душе поселился крошечный осколок сомнения. Неужели она сдастся так просто? 

Прошла неделя. Мы не слышали ни слова. И тогда я приняла решение. Не из страха, а из любви и полного доверия к человеку, который встал стеной между мной и хаосом. 

Я посетила юриста. Через несколько дней положила перед Димой на стол два документа. Первый – дарственная на половину доли в моей квартире. На его имя. Второй – брачный договор, прописывающий, что в случае развода (о чем мы даже не думали, но юрист настоял) квартира остается в моей собственности. 

Дима смотрел на бумаги, потом на меня. В его глазах читалось потрясение. 

— Зачем? — спросил он тихо. — Я же не ради этого... 

— Я знаю, — улыбнулась я, беря его руку. — Это не для тебя. Это для нас. И для нее. Чтобы она навсегда поняла: этот дом – наш общий. И ее место – не у подножья с ломом, а где-то далеко, за границами наших с тобой владений. Ты защитил меня. Теперь я укрепляю нашу крепость. Юридически. 

Он перебирал листы. Потом поднял на меня взгляд – теплый, полный благодарности и чего-то большего. 

— Раз ты так хочешь, — сказал он наконец, подписывая оба документа твердым росчерком. — Только ради тебя. 

Мы отправили копию дарственной Валентине Алексеевне без единого поясняющего слова. Звонки прекратились. Иногда тишина – лучший ответ. Я навсегда запомнила тот день, когда мой муж выбрал меня. Доля в квартире была лишь символом. Главное – его доля в моем сердце оставалась неприкосновенной и целой.