Свекровь решила позаботиться о благополучии старшего сына за счет доброты младшего – моего мужа

Свекровь стояла на пороге с улыбкой. Не той теплой, материнской улыбкой, которой она одаривала старшего сына Славика, а какой-то... расчетливой. 

– Ну вот, детки, приехала к вам! – объявила она, проталкивая в прихожую чемодан. Мой муж, Андрей, светился от счастья. Его доброе сердце всегда было открыто для матери, особенно после смерти отца. Он помогал ей с ремонтом, продуктами, бумагами – всем. И я не возражала. Пока это было в разумных пределах. 

– Мама, как здорово! Долго гостить будешь? – Андрей схватил неподъемный чемодан. 

– Гостить? Сынок, я же приехала жить! – свекровь расстегнула пальто с видом полновластной хозяйки. – Старость не радость, одной тяжело. А у вас тут такой уютный дом, и ты, Андрюша, всегда такой заботливый... 

Андрей замер, его улыбка застыла, сменившись растерянностью. Он бросил на меня быстрый, виноватый взгляд. Он не умел говорить "нет" матери. 

Первые дни были адом сладких речей и пассивной агрессии. Свекровь "осваивалась". Ее вещи медленно, но верно расползались по нашей гостиной. Она критиковала даже суп Андрея ("А Славик мой так не любит лук, я ему всегда вылавливаю"). Славик... Безработный, вечно сидящий на шее у матери Славик, ее ненаглядный первенец. 

Андрей метался между работой и попытками угодить всем. Он выглядел измученным. Я видела, как его добрая душа страдает от этой ситуации, но он не мог переступить через материнский авторитет. А свекровь только расцветала. 

Перелом наступил за субботним завтраком. Свекровь, разливая чай, вдруг небрежно бросила, глядя в окно: 

– Ну, хоть Славик теперь в хорошей квартире будет. Моя-то светлая, просторная... Ему одному как раз. А то снимал какую-то конуру, бедняжка. 

Андрей замер с ложкой в руке. Я отложила нож.  

– То есть, вы свою квартиру оставили Славе? – спросила я. 

Свекровь спохватилась, но было поздно. Ее щеки порозовели. 

– Ну, да... А что? Он же старший, ему сложнее. А вы тут вдвоем, прекрасно устроены, молодые... И Андрей такой внимательный ко мне, разве ж он мать родную в обиду даст? – она бросила на сына умоляющий взгляд. 

Но я уже видела всю картину. Старший сын получает квартиру – нажитое тяжким трудом свекра. А сама она – с комфортом и пожизненно – к нам. За счет Андрея. За счет нас. Использовать его доброту, как бездонный колодец, чтобы обеспечить любимчика? Нет. 

– Нина Петровна, – я смотрела на нее. – Вы очень ошиблись в расчетах. Ваш старший сын – взрослый человек, который прекрасно способен о себе позаботиться, если захочет. А его неспособность – результат вашей слепой любви. Вы не можете решать за нас, где и как мы будем жить. 

Она попыталась спорить: 

– Как ты смеешь! Я мать! 

– Вы мать Андрея, да. И он вас любит. Но я – его жена. И этот дом – наш общий. Не приют для тех, кто хочет спокойно передать свою собственность одному ребенку, а заботу переложить на другого. – Я посмотрела на Андрея. В его глазах читалось не только потрясение, но и... облегчение? – Андрей заботился о вас, когда это было нужно. Но он не обязан содержать вас вечно, тем более, чтобы покрывать бездействие брата. Это несправедливо. И по отношению к нему, и ко мне. 

Свекровь открыла рот, но слов не нашлось. Ее игра была раскрыта. 

– Вы меня выгоняете? – прошептала она, глядя на Андрея. 

– Мы предлагаем вам вернуться в свою квартиру, – мягко  сказала я за него. – Ту, которую вы оставили Славе. Или договориться с ним о совместном проживании. Но здесь – нет. 

Она уехала на следующий день. Скандалить не стала. Андрей отвез ее на такси. Вернулся молчаливый, но в его объятиях было больше силы, чем вины. 

– Спасибо, – прошептал он мне. – Я не смог бы. 

– Я знаю, – ответила я. Его доброта – не слабость. Но иногда ее нужно защищать. Даже от тех, кто должен ценить ее больше всех. Теперь мы знали: доброта – не повод для шантажа. А свекровь... пусть учится делить свою заботу поровну. Или хотя бы честно. Гостям мы всегда рады. Но только гостям.