Свекровь захотела жить у нас, но уже через неделю сбежала

Когда свекровь позвонила и робко спросила, можно ли пожить у нас «всего пару недель», я не смогла отказать. Муж Игорь сжал мою руку в знак благодарности, пока я говорила в трубку: «Конечно, Ирина Николаевна, мы вам рады». Тогда я еще не знала, что эти слова обернутся семью днями хаоса. 

Она въехала в нашу двухкомнатную с двумя чемоданами, воздушным шарфом на шее и улыбкой, которая казалась слишком яркой для ее строгих черт. Первые часы прошли в чаепитиях и воспоминаниях о детстве Игоря. 

— Ты так похудела, Катенька! — вздыхала она, разглядывая мою талию. — Игорю бы борщ настоящий, а не твои салатики. 

Я заставила себя улыбнуться.  

На следующее утро я обнаружила, что кухня перестала быть моей. Кастрюли стояли в идеальном порядке, а моя любимая кофемолка переместилась в дальний шкаф — «чтобы не мозолила глаза». Ирина Николаевна, в фартуке с рюшами, помешивала борщ, который варился «по-настоящему» — с салом и тремя видами мяса. 
— Ты на работу собирайся, — махнула она рукой, — тут я всё знаю.  

К вечеру выяснилось, что «всё» включало не только кухню. Вернувшись с работы, я нашла диван в гостиной застеленный старым пледом («чтобы не пачкать»), а рядом с нашим с Игорем фото в рамке стоял ее снимок с выпускного. 

— Вы же не против? — спросила свекровь, не отрываясь от вязания. — А то у вас тут какие-то чужие люди на полках. 

«Чужими» оказались наши лучшие друзья. Она просто убрала их фото.  

К третьему дню напряжение стало витать в воздухе, как запах ее супа. Игорь зарывался в работу, а я ловила на себе ее взгляд, полный укора, когда задерживалась у подъезда с коллегой-мужчиной («Сплетничать начнут, Катя») или покупала сыну шоколадку («Зубы испортишь, баловство!»). Матвей, наш пятилетний непоседа, начал прятать игрушки: бабушка выбрасывала «хлам» вроде покрашенных камушков или сломанного робота.  

В пятницу, когда возвращалась с собрания, я услышала за дверью плач. Матвей сидел в углу, красный от крика, а Ирина Николаевна трясла перед ним его же рисунок: «Нормальные дети домики рисуют, а не этих… этих монстров! Ишь, всю стену измалевал!». На обоях красовалась синяя клякса с наклейками — наш «космический портал», который мы с сыном создавали неделю.  

Тогда я взорвалась. Не кричала, что было бы бесполезно, но сказала твердо: 

— В этом доме он имеет право на любых монстров. И на любую бабушку, которая это примет.  

Наступила тишина. Ирина Николаевна побледнела, собрала свои чемоданы еще до прихода Игоря. 

— Вы оба… вы не нуждаетесь в моей заботе, — бросила она в дверях, и в ее голосе впервые дрогнули надменные нотки.  

Через час Игорь молча гладил мои волосы, пока я рыдала в подушку. 

— Может, позвонить ей? — осторожно спросил он. 

Я покачала головой: в ее голосе я слышала не злость, а боль. Боль женщины, которая вдруг осознала, что ее «забота» здесь не нужна.  

Теперь, когда Матвей рисует нового монстра, а я целую мужа, не боясь осуждения за «телячьи нежности», я понимаю: мы выдержали не неделю испытаний, а годы попыток сохранить себя.