Свекровь заявила, что квартира после развода должна остаться в их семье, потому что так принято

мнение читателей

Мы купили эту квартиру на пятый год брака. Помню, как стояли в банке, подписывая бумаги на ипотеку: его подпись — размашистая, моя — аккуратная, будто выводила не обязательство на двадцать лет, а любовное послание. «Вместе справимся», — сказал он тогда. Вместе оформляли стены, вместе ругались из-за дизайна кухни, вместе радовались, когда наконец въехали. Вместе.  

А теперь его мать сидит за нашим столом, пьет чай из моей кружки и заявляет, что квартира должна остаться в их семье. Потому что «так принято».  

— Ты же понимаешь, — голос у неё мягкий, но глаза холодные. — Традиции важнее бумажек.  

Муж молчит. Смотрит в окно. Молчит, как молчал все эти месяцы, пока мы медленно превращались из «мы» в «он» и «я». Из-за его спины мать продолжает:  

— Дети должны расти в доме отца. Ты же не хочешь лишить их крыши над головой?  

Детей у нас нет. Не сложилось. Но свекровь упрямо называет пустую вторую спальню «детской», будто этим заполняет тишину, что висит между нами.  

— Квартира в совместной собственности, — говорю я. — Мы платили пополам. Каждый месяц. 

— Но фамилия-то на документе наша! Ты чужая. Уйдёшь — заберешь своё, а наша кровь останется ни с чем. Это несправедливо.  

«Чужая». Несколько лет брака, и вот итог: я — чужая в квартире, где выбирала обои и покупала мебель. Где ночами слушала, как он храпит, и думала: «Это мой человек».  

— Мама, — наконец поднимает глаза муж. — Давай не сейчас.  

— Нет, сейчас! — она встает. — Ты что, позволишь ей разорвать семью ещё сильнее?  

Он снова замолкает. И в этой тишине я понимаю: он уже выбрал. Между мной и матерью, между «так принято» и «мы справимся». Выбрал давно.  

Адвокат, женщина лет пятидесяти, листает документы.  

— По закону вы имеете право на половину, — говорит она. — Но готовы ли вы бороться? Родственники часто давят, угрожают, играют на чувстве вины.  

Я киваю. Вспоминаю, как свекровь звонила вчера: «Ты разрушаешь его жизнь! Ты же его любила?» А я думала: а он меня? Если любил, то почему позволил матери назвать меня «чужой»?  

— Я готова.  

Суд назначили на осень. Лето я прожила в квартире, где каждый угол шептал о прошлом. Он переехал к матери.  

На суде он стоял, сгорбившись. Его мать рыдала на последнем ряду. Адвокат зачитала платежки, выписки, графики платежей. Моя половина. 

— Мирное соглашение возможно, — сказал судья.  

— Нет, — ответили мы хором. Он и я. Впервые за год — вместе.  

Квартиру продали. Деньги поделили пополам. В день, когда я переезжала, он пришел помочь — молча таскал коробки. На прощание сказал:  

— Прости, что не защитил тебя тогда.  

— Прости, что не заставила тебя выбрать раньше.  

Теперь я живу в маленькой съемной квартире. 

А свекровь… Говорят, она до сих пор ищет невесту для сына «из хорошей семьи».

В рубрике "Мнение читателей" публикуются материалы от читателей.