Сын пожаловался, что воспитательница в детском саду закрывает их по одному в темной комнате

Я всегда считала детский сад безопасным местом. Чистые стены, яркие игрушки, приятные воспитатели — всё как в рекламном буклете. Когда мы с мужем выбирали «Солнышко», заведующая гордо рассказывала о методиках развития и индивидуальном подходе. Ничто не настораживало.  

Впервые я забеспокоилась через месяц. Сын начал просыпаться ночью, крича: «Не закрывайте!». Списали на кошмары. Потом он отказался надевать синюю футболку — ту самую, в которой ходил в сад. «Потому что она тёмная», — объяснил он, сжимая губы. Мы сменили гардероб на радужные цвета, но страх остался.  

А потом пришёл день, когда Артём, заикаясь от слёз, выдавил:  

— Мама, нас закрывают в чёрной комнате.  

— Кто закрывает? — я опустилась перед ним на колени, стараясь не повышать голос.  

— Воспитательница. Там нет света. И дверь не открывается.  

Он показал на шкаф в прихожей, и мне стало дурно. Представила: тесное помещение, запах пыли, детские всхлипы.  

— За что? — спросила я, сердце колотилось.  

— Если шумим... или не едим кашу.  

Я обняла его, чувствуя, как бьётся его маленькое сердце. Муж предлагал «разобраться потом», но «потом» могло стать ещё одним днём кошмара.  

Утром я пришла в сад раньше обычного. Группа пустовала — дети завтракали в столовой. Воспитательница, Ирина Петровна, поправляла на полке папки с надписью «Отчётность».  

— Хочу посмотреть помещение, где наказывают детей, — без предисловий сказала я.  

Она обернулась, лицо её дрогнуло, но тут же сложилось в сладкую улыбку:  

— Ой, какие фантазии у вашего Артёма! У нас нет таких комнат.  

— Тогда покажите все кабинеты.  

Она повела меня по коридору, демонстрируя игровую, спальню, туалет. Всё как везде. Но когда я повернула к узкой двери в конце холла, Ирина Петровна резко шагнула вперёд:  

— Там кладовая. Грязно.  

— Откройте.  

Дверь скрипнула, я увидела небольшое помещение с полками для хозинвентаря. Без окон. Выключатель снаружи.  

— Вы запираете здесь детей? — голос мой дрожал.  

— Нет! — она заслонила проход. — Это против правил.  

Но на полу у стены я заметила детский носок. Розовый, в звёздочках. Не Артёма.  

В кабинете заведующей всё решилось за десять минут. Я требовала проверить камеры, но оказалось, в кладовой их нет. Тогда я позвонила другим родителям.  

— Да, Маша тоже говорила про какую-то комнату, — призналась мама девочки из параллельной группы. — Думала, выдумывает...  

К концу дня нашлось пятеро детей с одинаковыми историями. Ирина Петровна рыдала, оправдываясь: «Я хотела, чтобы они учились дисциплине! Всего на пару минут...».  

Сейчас Артём ходит в другой сад. Каждое утро он спрашивает: «Там нет чёрной комнаты?», и я отвечаю: «Нет». Иногда мне снится, что я заперта в кладовой. Темнота давит, а снаружи звучит голос Ирины Петровны: «Это для вашего же блага». Просыпаюсь в поту, бегу к кровати сына. Он спит, обняв плюшевого зайца, и я шепчу: «Прости».  

На днях встретила маму того ребёнка с розовым носком. Девочка до сих пор боится оставаться одна в туалете. Мы молча стоим на площадке, пока наши дети катаются с горки. Нет слов, которые смягчили бы вину.