— Сынок, езжай на море отдохни, а Светке скажи, что мне на даче помогаешь, — услышала я слова свекрови, говорившей с мужем на балконе

Я застыла у открытого окна, занавеска колыхнулась от ветра, и голос свекрови донесся с балкона четко, как по радио:  

— Сынок, езжай отдохни на море, а Светке скажи, что мне на даче помогаешь. Выглядишь как загнанный…  
Сергей что-то ответил, но я уже не слушала. 

Вошла в комнату, будто случайно. Свекровь, как всегда, в своем клетчатом халате, обнимала Сергея за плечи. Он стоял, опустив голову, будто школьник, пойманный на списывании.  

— Свет, мама уезжает через час, — сказал он, избегая моего взгляда. — Провожу ее до такси.  

Когда дверь закрылась, я села на диван, вцепившись в подушку. «Отдохни на море». Значит, всех этих недель, когда он пропадал «на даче», могло и не быть? А я верила. Верила, что он копается в огороде, пока я одна таскала коляску по магазинам, укладывала дочь спать, слушая, как она плачет без его колыбельных.  

Вернулся он через два часа, пахнущий сигаретами.  

— Мама передает привет, — пробормотал, снимая куртку.  

— Как там дача? — спросила, глядя ему в спину.  

— Нормально… Картошку почти всю выкопали.  

Раньше я бы кивнула. Но теперь заметила, как он нервно перебирает ключи в кармане.  

— А море? — выпалила. — Там сейчас красиво?  

Он обернулся, лицо стало жестким, как камень.  

— Ты что, подслушивала?  

— Нет. Вы говорили громко.  

Он сел на стул, провел рукой по лицу.  

— Мама просто переживает. Говорит, мне надо отдохнуть…  

— От чего? От нас? — голос сорвался.  

— Не начинай! — он встал, зашагал по комнате. — Ты сама видела — я вымотан.  

Дочь закричала в соседней комнате. Я автоматически пошла к ней, взяла на руки, прижала к груди. Сергей не последовал за мной.  

Раньше свекровь лишь иногда отпускала колкости про мой «деревенский» вкус или советовала Сергею «не распускаться». Теперь я поняла: она считала меня обузой. А он… Он соглашался.  

Вечером, укладывая дочь, я услышала, как он звонит кому-то:  

— Да, билеты есть… Нет, она не знает.  

Я стояла в дверях, пока он не положил трубку.  

— Куда билеты? — спросила.  

Он вздрогнул, потом вздохнул:  

— На юг. На три дня. Мама права — я срываюсь на тебе и Лике.  

Слово «мама» резануло сильнее, чем ложь.  

— А почему не сказал мне?  

— Боялся, что не отпустишь.  

Дочь завозилась в кроватке. Я поправила ей одеяло, чтобы не видеть его лица.  

— Ты вообще хочешь быть здесь? — прошептала.  

— Не надо драмы! — он вышел, хлопнув дверью.  

Утром он уехал «на дачу» с рюкзаком. Я проверяла его карту банковского приложения: оплата отеля в Геленджике.  

Три дня я жила как робот: кормила, убирала, гуляла. Отвечала на его односложные смс: «Все нормально». Когда он вернулся, загорелый и расслабленный, дочь потянулась к нему, но он лишь мельком поцеловал ее в лоб.  

— Как дача? — спросила, разогревая суп.  

— Нормально, — он уставился в телефон.  

С тех пор мы говорим только о быте. Он помогает, но избегает прикосновений. Я перестала спрашивать про работу. Иногда ловлю его взгляд и вижу, как он быстро отворачивается.  

Свекровь звонит чаще. Спрашивает, не заболела ли Лика, советует «не перегружать Сергея». Я вежливо благодарю.  Сегодня, забирая в стирку его рубашку, нашла в кармане чек из ресторана на двоих. Дата — его «отпуск». Не стала спрашивать. Боюсь, что правда будет страшнее фантазий.  

Мы спим в одной кровати, но я отворачиваюсь к стене. Иногда он пытается обнять меня во сне, но я замираю, и он убирает руку.  

Дочь начала повторять: «Папа, поиграй!» Он кивает, но через пять минут «забывает».  

Может, завтра я спрошу прямо. Или он сам признается. А пока мы живем в тишине, будто ходим по тонкому льду. Иногда думаю: самое страшное в предательстве — не сам поступок. А то, как один эгоизм может превратить родного человека в чужого, которого ты боишься узнать.