— Ты родила меня, поэтому должна содержать и во всем помогать! — заявила дочь, которой уже далеко за 18

Мы сидели на кухне, когда Алина бросила эти слова. Ее голос, резкий и требовательный, резанул тишину, будто камень стекло.  

— Ты родила меня, значит, обязана содержать и во всем помогать! — повторила она, упирая ладони в стол. Ей было двадцать три.  

Я медленно подняла на нее глаза. Черты ее лица, такие знакомые, вдруг стали чужими: поджатые губы, взгляд, полный упрека. Она бросила учебу после второго курса — «скучно», сменила пять работ за год — «не моё», а теперь, вернувшись в мою двухкомнатную хрущевку, требовала оплачивать курсы дизайна. И новый ноутбук. И абонемент в фитнес-клуб — «для мотивации».  

— Самостоятельности? — она посмотрела высокомерно, откидываясь на стуле. — Ты хочешь, чтобы я жила, как ты? Вкалывала на заводе тридцать лет, копила на чужую квартиру и даже собаку не завела, потому что «не потянешь»?  

Мои пальцы сжали кружку. Она знала, куда давить. После развода я работала в две смены, чтобы поднять ее. Носила потрепанные туфли, откладывая деньги на ее выпускное платье. Но сейчас, глядя на ее маникюр с гель-лаком и новенький iPhone, я вдруг поняла: она не видела, не хотела видеть, чего мне это стоило.  

— Я не прошу благодарности, — проговорила я, и голос мой окреп. — Но я не буду оплачивать твою жизнь.  

— Значит, выгонишь? — она покраснела от гнева. — Как папа?  

Воздух вырвался из легких, словно меня ударили под дых. Он ушел, когда Алине было пять, и с тех пор ни разу не позвонил. Я никогда не говорила ей, что он предлагал деньги в обмен на «свободу». Отказалась тогда, гордая, глупая... А теперь она ставила нам обоим в вину его поступок.  

Она вскочила.  

— Хорошо! — крикнула она, хватая куртку. — Устроюсь, как ты хотела! На завод! И сдохну там в сорок, как твои подруги! Довольна?  

Дверь захлопнулась. Тишина вернулась, густая, давящая. Я машинально вылила чай в раковину, глядя, как коричневая струйка исчезает в сливе.  

Вспомнила, как водила ее в первый класс. Она плакала, цеплялась за мою юбку: «Не уходи!». Я тогда осталась, просидела под дверью три урока, боясь, что она выглянет и не увидит меня. Может, это было ошибкой?  

Телефон на столе завибрировал: сообщение от Алины. «Прости. Не хотела...» — начиналось оно. Я не стала читать дальше. Поставила чашку в раковину, вытерла руки. Завтра она вернется, будто ничего не случилось. Потребует денег на «последний шанс».  

Утром оставлю на столе список вакансий и счет за коммуналку. Половина — ее часть. Пусть учится.