– Ты только за подачками и приезжаешь! – сказала свекровь, пока ее сын был в депрессии и я содержала всю семью

Дверь открыла она — высокая, подтянутая, с холодным взглядом. Свекровь. Маргарита Степановна. 

— Денег не найдется для внучки? — бросила я без предисловий. Выдержка лопнула по дороге. 

— Ты только за подачками и приезжаешь! 

— А что, мне здесь радоваться общению? Вы меня на дух не переносите. 

— А за что тебя, кукушку, любить-то? Ты мужа-то своего любила? Или кошелек его? 

— Хватит! — я взмахнула рукой. — Я не за любовью. Лекарства нужны. Олечке. 

— Все тебе нужно, да нужно, — она брезгливо сморщилась. — Как Сашенька? 

— Вы же знаете, что плохо. Не переводите тему. Где деньги? 

— А где мне их взять? И сколько на этот раз? 

— Не мне, — прошипела я. — Вашей внучке. На ингалятор новый. 

— Опять аппараты? — всплеснула она руками. — А где твоя зарплата? Мать обязана о ребенке заботиться! 

— Я одна ее и содержу! — сорвалось у меня. — Ваш сын после увольнения в хандре сидит, а не в поисках работы! 

— Справляйтесь сами. 

— А когда он вам машину новую покупал, «сами» не сработало? Не отказались тогда! 

— А ты! — вспыхнула она. — Когда он тебя в рестораны возил и на курорты, не отнекивалась! 

— Это были наши общие деньги! — выкрикнула я. 

— Ты его никогда не понимала! — закричала свекровь. — Я всегда знала, что ты ненадежная! 

Все. Чаша переполнилась. Я развернулась и ушла. 

Я ехала не домой. Я мчалась к нему. К Сергею. В его квартире пахло кофе и дорогим парфюмом, а не больницей и безнадегой. 

— Сереженька, родной! — я уткнулась лицом в его грудь. 

— Кисонька, я скучал. 

Позже, лежа в полумраке, он спросил лениво: 

— Ну, как там твой принц? Все еще в депрессии? 

— Не представляешь, как я устала, — вырвалось у меня. — Тащу все на себе. И физически, и морально… Ребенок болеет, а он — в своих мыслях. 

Он кивал, делая вид, что слушает. Но я видела — ему неинтересно. Ему была интересна я — ухоженная, пахнущая дорогим кремом, сбежавшая от реальности. 

— Давай махнем в Сочи? — внезапно предложил он. — На недельку. Отдохнешь. Солнце, море… 

— Я бы с радостью, но… 

— Я все оплачу. Бери отпуск. 

— У меня две недели скопилось. 

— Вот и отлично. Поедем на все две. 

Я согласилась. 

Маргарита Степановна денег, конечно, не дала. Но через день явилась сама — с сумкой продуктов и видом мученицы. 

— Отлично, — сказала я. — Вы тут побудете. Я уезжаю в командировку. 

— В какую командировку? — всплеснула она руками. — А Саша? А ребенок? 

— Вы с ними и побудете! А я деньги зарабатываю. На лекарства. 

— Ты с ума сошла! Бросить все и укатить! 

— Хотите, я уволюсь? Сяду на шею вашему сыну? Пусть содержит! Это его долг! 

Она ничего не ответила.

Две недели в Сочи пролетели как один миг. Солнце, коктейли, смех. Сергей был предупредителен и щедр. Я почти забыла о существовании другого мира. 

Домой я возвращалась с тяжелым сердцем. Дождь заливал улицы, и город встретил меня унынием. 

Я вставила ключ в замок, с трудом втащила чемодан. 

— Привет, — раздался знакомый голос. 

Я обомлела. Муж помешивал что-то в кастрюле. Он был бодр, подстрижен, чисто выбрит. На нем был старый свитер, который он любил, и он… улыбался. 

— Как отдохнула? — спросил он спокойно. — На море, говорят, хорошо в это время года. 

Я онемела. 

— Не надо врать. Мама все рассказала. Вернее, подтвердила. Я давно все знал. 

— Саш… Я… 

— Я устроился на работу, — перебил он меня. — Не программистом, конечно. Менеджером. Но вполне прилично. Хватит на лекарства и на жизнь. 

— Но как? — выдохнула я. 

— Помогла мама. Не деньгами. Она просто пришла и сказала, что если я сейчас не встану и не выйду из этого дома, то потеряю все. И она была права. 

Свекровь вышла с моей дочкой на руках. Девочка смеялась. 

— Я съезжаю, — тихо сказал он. 

— Но зачем? — вырвалось у меня.

— Тебе есть с кем остаться. 

В его глазах не было ни злобы, ни упрека. Только усталая уверенность. Я могла кричать, оправдываться, вспоминать, как мыла полы и готовила, пока он лежал, уставившись в потолок. Но смысла не было. 

Любовь, как оказалось, имеет срок годности. Его любовь ко мне — истекла. Моя к нему — испортилась еще раньше. Только любовь этой властной, неприятной женщины к своему сыну оказалась вечной. И именно она спасла его. Не я.