Увидела ведомость в бухгалтерии и узнала, что начальник целый год получал за меня премию

Я зашла в бухгалтерию за справкой для банка и увидела свою фамилию в открытой ведомости на столе. Сотрудница отошла на минуту, а я, словно под гипнозом, подошла ближе. «Премия за квартал: 95 000 рублей». Рядом — подпись начальника.  

Сначала подумала, что перепутали. Но нет: мой отдел, моя должность. Провела пальцем по столбцу — суммы стояли за каждый квартал. Всего за год: 380 000. Я их никогда не видела.  

Гул в ушах. Вспомнила, как в январе Семён Петрович вызвал меня в кабинет: «Из-за кризиса премии урезали, но ты держись». А я кивала, благодарила за «понимание», ведь он оставил мне ставку, когда сокращали половину отдела. Матери-одиночке с ипотекой — подарок.  

Вернулась на рабочее место, будто на автопилоте. Монитор светился отчетом, который я готовила три ночи. Для него. Чтобы он получил премию за мою работу?  

— Анна, зайди ко мне, — его голос из динамика телефона заставил вздрогнуть.  

Кабинет пах дорогим кофе, как всегда. Он протянул конверт:  
— Вчерашнее совещание прошло отлично. Держи, поощрение.  

В конверте — пять тысяч. Раньше бы обрадовалась. Теперь развернула его, будто искала невидимые чернила.  

— Спасибо, — сказала автоматически.  
— Не за что. Ты же знаешь, я всегда замечаю старания.  

Его улыбка внезапно показалась мне резиновой, как у клоуна.  

Вечером, укладывая дочь спать, я считала в уме: 380 000 — это полгода ипотеки. Или новая зимняя одежда для Кати, вместо старой, из которой она выросла. Или мои зубы, которые я «вылечу потом», уже три года.  

Но главное — как? Как я могла не заметить? Вспомнила, как в марте спрашивала о премии. Он тогда нахмурился: «Бюджет урезали, но я бился за тебя, как лев». А я, дура, принесла ему домашних пирожков в благодарность.  

Ночью не спала. Перебирала в голове цифры: моя зарплата, его премии. Его новый автомобиль полгода назад. Моя сломанная стиральная машина, которую чинила три раза.  

Утром пошла к юристу подруге. Та, просмотрев мои трудовой договор и расчётные листы, выдохнула:  
— Он оформлял премии на себя, но в документах они привязаны к твоим проектам. Есть шанс доказать.  
— А если я обращусь в суд, меня уволят?  
— Вероятно.  

Дома открыла ноутбук, начала собирать скриншоты, письма, отчеты. Руки дрожали. Катя спала за стенкой, посапывая. 

На следующий день Семён Петрович вызвал меня снова. Видимо, в бухгалтерии спохватились.  
— Анна, я слышал, ты интересовалась ведомостями, — он крутил в руках дорогую ручку. — Не надо делать поспешных выводов.  
— Почему мои премии были вашими? — спросила прямо, сама удивившись своей твердости.  

Он вздохнул, как взрослый, уставший от капризов ребенка:  
— Компания экономила. Если бы я не переводил их на себя, их бы вообще отменили. Ты бы осталась без работы.  
— Значит, вы меня... спасли? — я сжала кулаки под столом, чтобы не вскрикнуть.  
— В какой-то мере. И продолжу спасать, если ты не станешь упрямиться. — Он положил передо мной бумагу: «Дополнительное соглашение о премировании». — Подпишешь — получишь пятнадцать процентов от твоей же премии. Это справедливо.  

Я встала. Колени подкашивались, но я выпрямилась:  
— Мне нужно подумать.  
— Конечно. Только учти: у нас тут, — он ткнул ручкой в окно, за которым копошился цех, — сотни людей мечтают о твоём месте.  

Весь день я металась между страхом и яростью. Подписать — хоть что-то вернуть. Бороться — потерять всё. Молчать — продолжать кормить его своей жизнью.  

На следующий день я отнесла заявление в трудовую инспекцию. Юрист сказала, шансы 50/50. Семён Петрович, узнав, разбил кружку об стену.