– Вставай, не прикидывайся. Я устал, и есть хочу! – сказал муж, которому было плевать на мое здоровье

Голова раскалывалась на части, каждая пульсация отдавала в виски молоточком. Я перерыла все полки в ванной, смахнула на пол пузырьки с витаминами и старые кремы. 

— Ну, где же они? Черт, ну куда я их засунула? — мой собственный шепот звучал как раскат грома. 

Это была не просто головная боль. Это была мигрень. Та, что выворачивает наизнанку и превращает день в серую, болезненную массу. А Сергей, как на зло, укатил с друзьями на рыбалку. Их традиция — каждую вторую субботу. Возвращался он обычно под утро понедельника, уставший, пропахший дымом и водкой. Я уже привыкла. 

Для меня эти выезды тоже были маленьким отпуском. Можно было не готовить на мужчину с волчьим аппетитом, принять ванну с пеной и смотреть сериалы. Но в этот раз все пошло не так. 

— Нашла! — с облегчением выдохнула я, отыскав спасительную пластинку. Проглотила таблетку, погасила свет и зарылась лицом в подушку. 

Весь день прошел в полудреме. Я заказала суп, но есть не смогла — тошнило. К вечеру стало чуть легче, позвонила дочь. 

— Мам, тебе плохо? Может, врача? — ее голос, такой родной и тревожный, прозвучал из трубки. 

— Ничего, солнышко, пройдет. Это мигрень. 

— А папа? 

— На рыбалке. Не беспокой его. 

— Ладно, держи меня в курсе, хорошо? 

— Конечно, — я улыбнулась. Ее забота была единственным лучиком в этом аду. 

Я уснула, надеясь, что к утру шторм утихнет. Но я ошиблась. 

Ключ в замке повернулся глубокой ночью. Я услышала тяжелые шаги в прихожей, грохот брошенных ботинок. Сергей прошел на кухню. Тишина. Потом — громкий хлопок дверцы холодильника. 

— Алиска! А где поесть? — его голос, хриплый и недовольный, прогремел из коридора. 

Он распахнул дверь спальни. Я лежала, прикрыв глаза рукой, боясь лишним движением спровоцировать новую волну боли. 

— Ты чего валяешься? Где еда? Я есть хочу! 

— Сереж… — голос мой был чужим, скрипучим. — Мне плохо. Сам разогрей что-нибудь. Пельмени в морозилке. 

— Опять твоя мигрень? Вставай, не прикидывайся. Я устал, я есть хочу! 

Он не шутил. В его голосе не было ни капли участия, только раздражение. Через минуту с кухни разнесся грохот кастрюль и его ворчание: 

— Лежит, как бабка... Я на холоде продул все суставы, а дома даже супа горячего нет! Нормальные жены мужьям ужин готовят! 

Я слушала и не верила. Слезы текли по вискам и впитывались в подушку. Он говорил о супе. В тот момент, когда мир для меня перекосился от боли. 

Он вернулся в спальню, все так же громко топая. 

— Ну что, решила подняться? 

— Сергей, уйди, пожалуйста, — прошептала я. — Мне очень плохо. 

— Плохо! — передразнил он. — А мне хорошо? Может, мне тоже лечь и помереть? Кто тогда деньги в доме зарабатывать будет? Ты? 

Он хлопнул дверью. Я слышала, как он еще с полчаса бродил по квартире, ворчал, включал телевизор. Потом все стихло — уснул на диване. 

Я не спала до утра. Слезы давно высохли, а вместе с ними ушло и что-то важное, то, что держало меня здесь все эти годы. На рассвете боль отступила, оставив после себя странную, ледяную пустоту. 

Утром я встала, налила себе чаю. Из гостиной вышел он, помятый и злой. 

— Наконец-то очнулась. Где завтрак? 

Я посмотрела на него, на этого чужого, озлобленного человека, и поняла, что не испытываю больше ни страха, ни вины. 

— Продукты в холодильнике. Плита работает. 

Он остолбенел. 

— Это что за тон? Иди готовь! 

— Нет, Сергей, я больше не буду тебе готовить. Ни завтрака, ни ужина. Вообще ничего. 

Он попытался кричать, сыпать упреками, говорить, что я сошла с ума. Но я перебила его. 

— Вчера, когда мне было по-настоящему плохо, тебя волновал только твой ужин. Ты даже не спросил, жива я или нет. Мы закончили отношения. 

Он еще что-то говорил, пытался давить, но я уже не слушала. Я смотрела в окно на просыпающийся город. Мне было сорок шесть. И моя жизнь только начиналась.