– Выжимаете из меня последнее! – пыталась пристыдить нас свекровь, когда мы захотели получить обещанное

Я смотрела, как Кирилл размахивает руками, апеллируя к ценам в супермаркете и здоровью наших детей. 

— Лен, это же реально выгодно! Да, вложимся, но сэкономим в разы! — его глаза горели энтузиазмом. — Оля и Сережа достойны нормальных овощей, витамины же! 

Я кивала, но внутри все сжималось. Предстоящие траты были ощутимы — мы копили на свой участок. И главное — я не верила. Речь шла о его матери, Маргарите Петровне. Женщине, чья «щедрость» на нашей свадьбе проявилась в виде чайника с отбитым носиком, найденного, по всей видимости, на помойке. 

Идея была ее: у нее дача, но нет денег на теплицы. 

— Поставим шесть штук — урожая хватит и нам, и вам, и еще на продажу останется! — вещала она по телефону. 

Кирилл вдохновился. 

— Мама же не станет нас обманывать! — убеждал он меня, когда я выразила сомнения. — В чем? В килограмме помидоров? 

Мой скепсис он счел паранойей. Я сдалась. Деньги за теплицы ушли. Устанавливал их почти в одиночку Кирилл — его брат «внезапно» слег с простудой и благосклонно руководил процессом из окна. 

Первый урожай созрел. Нам принесли пакет: помятые помидоры и кривые огурцы. 

— Леночка, первый блин комом! — вещала Маргарита Петровна. — Все лучше на закрутки пойдет! Привези банок побольше. 

Мы привезли. Дважды. Бездна банок, доверху набитый багажник. Зимой, когда пришло время делиться заготовками, я напомнила свекрови. Она явилась с крошечной авоськой. 

— Вот, урожай, кушайте на здоровье! — она поставила на стол три пол-литровые баночки: лечо, огурцы, помидоры. 

Я онемела. 

— Маргарита Петровна, вы шутите? Мы вам две машины банок привезли!  

— Что не так? Вам хватит! 

— А где обещанная половина? 

Она вспыхнула: 

— Выжимаете из меня последнее? Продала почти все! По дачам ездили, скупали, хорошо заплатили! 

— Тогда отдайте половину денег или стоимость теплиц! — потребовала я. 

— Еще чего! У меня ремонт! Стыдно у старухи последнее отбирать?! — Она метнулась к выходу. — Разговаривать будете в таком тоне — вообще ничего не получите! 

Дверь захлопнулась. Кирилл, бледный от ярости, зарычал: 

— В эти же выходные разберу эти чертовы теплицы! 

Я посмотрела на три жалкие банки на столе, символ нашего доверия и труда, вытертого ногами. 

— Нет, Кирилл. Не в эти выходные. 

«Другие» выходные наступили в начале июня следующего года. Ночью обещали заморозки до -5. В будний день, когда дача Маргариты Петровны пустовала, мы подъехали на грузовичке, взятом Кириллом на работе. Я решила помогать. Это была моя месть тоже. 

Холодный ветер пробирал до костей. Я взяла шуруповерт. Откручивая листы поликарбоната, смотрела на молодые побеги томатов, на завязи огурцов. Сердце сжималось.  

— Простите, — прошептала я, касаясь гладкого стебля. — Простите. 

Я отвернулась, стараясь не видеть обреченную зелень. Горько. Обидно. Больно. Мы убивали то, во что вложили душу, но по-другому было нельзя. 

Через три дня раздался звонок. 

— Что вы наделали, ироды?! За что?! Как мы теперь жить будем?! 

Я молча положила трубку. Слезы снова текли, но на душе было пусто. Да, она посадит что-то под пленку. Но наши отношения умерли вместе с ее урожаем. 

Разобранные теплицы стоят в нашем гараже. Через пару лет, на нашей земле, мы их соберем. Где наш труд и надежды уже никто не украдет. А пока пусть стоят. Молчаливые свидетели цены доверия и урока, выученного навсегда.