– Я не думал, что семья – это так дорого! – заявил мне муж

Он произнес это вполголоса, уткнувшись в счет за коммуналку. Его пальцы сжимали бумагу. 

— Ты имеешь в виду деньги? — спросила я, хотя ответ был очевиден.  

В его глазах была усталость, которую я раньше замечала только в своем отражении. Он работал с утра до ночи, я — сидела дома с Матвеем. Мы не договаривались, что так будет. Просто после родов я ушла в декретный отпуск, а его зарплата стала практически единственным доходом.  

— Все. Коммуналка, кредит за машину, эти бесконечные анализы Матвея… — Он бросил счет на стол. — Ты даже не представляешь, каково это.  

Каждый день представляла. Когда отказывалась от новой кофты, чтобы купить сыну комбинезон. Когда прикидывала, сколько взять продуктов в магазине, пока он звонил и говорил, что задержится на работе. Когда в три ночи, качая Матвея, смотрела на его фотографию в соцсетях — там, где он смеется с коллегами на корпоративе, а я в это время стираю пеленки.  

— Знаешь, что сегодня случилось? — Я положила тарелку на полку. — Матвей впервые сказал «мама». Не просто лепетал, а посмотрел на меня и четко: «ма-ма». Я хотела тебе позвонить, но ты был на совещании.  

Он промолчал. Его взгляд скользнул по холодильнику, облепленному нашими фотографиями.  

— Раньше мы могли сорваться в путешествие за час, — вдруг сказал он. — Помнишь, как в Италию летали? Ты тогда платье забыла, пришлось покупать на местном рынке…  

— Помню. — Я села напротив. — А еще ты разбил арендованную машину, и мы сутки ждали эвакуатор.  

— И смеялись. — Он усмехнулся, но тут же сжал губы. — А сейчас я даже не могу купить тебе цветы без чувства вины.  

Матвей завозился в кроватке за стеной. Я встала, но Сергей опередил меня:  

— Я сам.  

Он ушел в комнату, а я осталась слушать, как он шепчет сыну что-то нежное, качает его, напевая мелодию, которую мы когда-то придумали вместе. Когда он вернулся, его руки пахли детским кремом.  

— Я просто…, — начал он, не глядя на меня. — Не ожидал, что будет так страшно.  

Я знала, о чем он. Не о деньгах. О той бездне ответственности, что проглядывала в каждом родительском решении. О страхе не успеть, недодать, недолюбить.  

— Помнишь, как мы спорили, называть его Матвеем или Александром? — Я взяла его руку. — Ты тогда сказал, что имя должно быть как оберег.  

Он кивнул.  

— Так вот. Семья — это не то, что покупается за деньги. Это то, ради чего ты готов их отдать. Все. До последней копейки.  

На следующее утро я нашла на столе деньги и записку: «Купи себе то платье. Или что захочешь».  

Вечером он пришел домой с работы в шесть, с булочками из соседней пекарни и игрушечной машинкой для сына, я поняла — он учится.  

— Па-па… — вдруг потянул к нему руки Матвей.  

Сергей замер, потом прижал сына к груди.  

— Да, это дорого, — прошептал он мне позже, когда Матвей заснул у него на плече. — Но я, кажется, начинаю понимать, за что плачу.  

И в его глазах, которые теперь чаще смеялись, чем морщились от напряжения, я увидела то, что нельзя измерить счетами: цену нашего общего «мы».