Жена хочет сделать пластическую операцию, а мне она нравится такой, какая есть

Я всегда считал Машу совершенством. Особенно её нос – не классически прямой, а с едва заметной горбинкой и очаровательным вздёрнутым кончиком. Он придавал её лицу неповторимое выражение – то задорное, то задумчивое. Для меня это было частью её души, отражённой в чертах лица. 

И вот однажды вечером, разглядывая старые фотографии, она вздохнула: 

— Знаешь, я всё больше ненавижу свой нос. Он... кривой. Как у горбуна из сказки. 

Я сразу возразил: 

— Что? Машенька, да он у тебя идеальный! Именно такую я тебя полюбил, такая ты для меня самая красивая. 

Она покачала головой, не отрывая глаз от экрана телефона, где, видимо, уже вовсю изучала клиники. 

— Ты просто привык. Это некрасиво. Я хочу аккуратный, прямой носик. Как у Кати, например. 

— Но Катя – это Катя! – я попытался взять её за руку, но она отстранилась. – Ты – это ты. И твой нос – часть тебя. Уникальная. Мне он безумно нравится. Пожалуйста, не делай этого. 

Мои уговоры разбивались о стену её нового желания. Она видела в зеркале только мнимый изъян, а не то живое, выразительное лицо, которое сводило меня с ума десять лет. 

— Ты просто не понимаешь! – запальчиво бросила она как-то. – Это моё лицо, и я хочу чувствовать себя уверенно. Ты эгоист! 

Больше я не спорил. Видел, как она светится, выбирая хирурга, как строит планы. Моё сердце сжималось, но я молчал. Любил. 

Операция позади. Первые дни – бинты, отеки, синяки. Маша была полна надежд. Потом все сняли. Я увидел новый нос – безукоризненно прямой, маленький, абсолютно безликий. Как у куклы. Он не был уродлив, нет. Но он был... чужой. Исчезла та самая изюминка, та самая Машина искра. 

Её реакция была страшнее моих опасений. Она подошла к зеркалу, замерла, а потом тихо, беззвучно заплакала. 

— Это... это не я, – прошептала она, касаясь пальцами холодной, ещё онемевшей кожи. – Он... как пластмассовый. Как у всех. Я хотела лучше, а получилось... хуже. 

Слезы текли по щекам. Она ненавидела и старый нос, и новый. Потеряла себя. 

Я подошёл и осторожно, чтобы не причинить боли, обнял её. Она прижалась ко мне, её плечи вздрагивали от рыданий. 

— Все будет хорошо, Машенька, – сказал я тихо. – Просто нужно время. Отеки сойдут, всё заживет... 

— Но он же ужасный! – всхлипнула она. – Я сама себя боюсь в зеркале увидеть! Ты же прав был... 

— Шшш, – я прервал её. – Прав я был или нет – неважно сейчас. Важно, что ты – моя жена. Моя Маша. Всегда. С любым носом. И я люблю тебя. Не нос, не губы – тебя. Всю. Понимаешь? Всю. 

Она подняла на меня заплаканные глаза, в которых смешались боль и слабая надежда. 

— Правда? 

— Правда, – я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была теплой и искренней. – Мы вместе. Прорвёмся. Ты для меня прекрасна всегда. Просто теперь у тебя новая история с этим носом. И я рядом. 

Она снова прижалась ко мне, и я чувствовал, как её дрожь понемногу стихает. Да, нос был другим. Чужим и неудачным. Но рука, которую я держал в своей, рука моей Маши, была прежней – теплой, родной. И душа, которая болела за неё сильнее, чем болело её лицо, была неизменной. Мы стояли у зеркала, отражавшего её новое лицо и мою старую, неизменную любовь. Этого пока было достаточно.