Золовка методично рожает детей и при встрече выражает нам свое недовольство

Мы только вернулись из Грузии — одежда еще пахла травами Кахетии и соленым ветром Батуми. Сережа разбирал фотографии, а я, с чашкой чая, уже мысленно планировала осень в Шотландии. И тут — звонок от Оли, золовки. 

— Приезжайте сегодня, — с нетерпением говорила она. — Папа привез свежей клубники, дети сходят с ума. 

Отказаться было невозможно. Мы купили огромный торт, фрукты, зная ненасытную армию племянников, и отправились в гости. 

Оля встретила нас на пороге, как всегда, с младенцем на руках — четвертым, Ванечкой. Ее вид был красноречивее любых слов: темные круги под глазами, спортивные штаны в пятнах детского пюре, растрепанная кофточка. Но главное — выражение лица. Вечное, неиссякаемое недовольство. 

Едва мы зашли, началось. Дети носились по квартире с воплями, сбивая все на пути. 

— Ну вот, — вздохнула Оля, усаживая нас за стол. Она машинально покачивала Ваню. — Опять день сурка. Ни минуты покоя. Вот у вас-то, — ее взгляд скользнул по нашим нарядам, — рай земной. Спите когда хотите, едите что хотите, куда душа пожелает — туда и махнули. Испания ваша, Грузия... А я? — Она горько усмехнулась. — Я тут, как прикованная. Ни театров, ни ресторанов. Одно сплошное «мам, дай!» и «мам, убери!». Завидно, честное слово. 

Сережа потупился. Я же чувствовала, как внутри закипает знакомая смесь жалости и раздражения. Это был уже ритуал. Оля сознательно рожала одного ребенка за другим, гордо объявляя, что «меньше пяти — не остановится», а потом при каждой встрече изливала на нас этот поток усталого негатива, словно мы были виноваты в ее выборе. 

— Оль, а ты не пробовала путешествовать с ними? — осторожно начала я, вспоминая яркие фотографии знакомых с тремя детьми на фоне Альп или в римском Колизее. — Сейчас столько возможностей, коляски-трансформеры, семейные отели... Многие так делают. 

Оля фыркнула. 

— Что ты! — воскликнула она с неподдельным ужасом. — Это же кошмар! Перелеты, акклиматизации, вечные поиски еды и туалетов... Нет уж. Это не отдых, а каторга. — Она презрительно махнула рукой. — Да и зачем ездить куда-то? Вот у вас, например, эта ваша Исландия... Гейзеры, льды... Ну видели вы один гейзер — видели и все. Скукота, на мой взгляд. Деньги на ветер. Лучше бы квартиру побольше купили или машину. А то мотаетесь непонятно где, непонятно зачем. 

Вот оно. Наш образ жизни, наши радости, наши впечатления — все было «непонятно зачем» и «скучно» в ее глазах. А главное — удобная позиция: сама не делает ничего, чтобы изменить свою жизнь, но с удовольствием поливает грязью чужую. 

Я отпила чай. Сережа нервно крякнул. Дети в соседней комнате устроили что-то особенно громкое. 

— Знаешь, Оля, — сказала я спокойно. — Мне очень жаль, что ты так устаешь. Твои дети — чудо, и ты — сильная женщина. Но... Мы с Сережей сознательно выбрали свой путь. Мы любим наши путешествия, они делают нас счастливыми. Так же, как тебя, надеюсь, делают счастливыми твои дети. И мне кажется, было бы честнее — и по отношению к нам, и по отношению к себе самой — не называть наше счастье «скучным» или «бесполезным». Просто потому, что оно другое. Мы не осуждаем твой выбор иметь большую семью. Поверь, было бы приятно услышать то же самое в ответ. Просто «как здорово, что вам это нравится». 

Оля замерла. Ее лицо выражало то ли стыд, то ли злость. Я не стала ждать ответа. 

— Спасибо за клубнику и теплый прием, — я встала, улыбнувшись. — Сереж, пора. У нас ведь завтра... — я многозначительно посмотрела на мужа. 

— Ага, — он подхватил мгновенно, вскакивая. — Планы! Большие планы! 

Мы вышли на свежий воздух. Сережа выдохнул: 

— Наконец-то ты ей сказала. А то я уже просто уши затыкал. 

Я взяла его под руку. Грузия, Исландия, Испания, Шотландия... и тихий вечер дома — все это было наше. И никто не имел права обесценивать наше счастье. Особенно тот, кто сам не мог найти его в своем собственном выборе. Пусть Оля рожает дальше. А мы — будем летать.