Золовка погрязла в долгах, а муж уверен, что обязан ее спасать, несмотря ни на что

Когда Света, золовка, после пяти лет молчания позвонила мужу, я почуяла беду. Но даже мое предчувствие не подготовило меня к удару под дых. 

— Она в долгах, Катя, — сказал Андрей вечером. — Больших. Очень больших. Кредиты, микрозаймы… Просрочки, пени. Коллекторы звонят. 

Светлана всегда жила на широкую ногу, не по средствам. Брала взаймы у всех, включая нас, и никогда не отдавала. Потом была ссора, захлопнутая дверь, годы тишины. А теперь? 

— И что? — спросила я, боясь ответа. — Пусть сама разбирается. Она взрослый человек. 

Андрей не смотрел на меня. Он сжимал кулаки, глядя в стену. 

— Не могу, Кать. Она сестра. Надо помогать. 

Холодный ужас сковал меня. 

— Помогать? Чем? У нас же ипотека! Саша в сад идет, нужны вещи, плата! Какие деньги?! 

— Возьмем кредит, — прозвучало тихо, но с ледяной решимостью. 

— Что?! — вскочила я. — Ты с ума сошел? Влезать в долги из-за ее безответственности? Нет! Ни за что! 

— Катя, она родная! — не унимался Андрей. — Если не я, то кто? Она приползла, понимаешь? Унизилась! Это крик о помощи! 

— Это крик о чужих деньгах! — закричала я в ответ. — Она опять всех обманет! Мы будем платить за ее шубы и рестораны? Ты погубишь нашу семью! 

Споры длились неделю. Я плакала, умоляла, приводила цифры, рисовала мрачное будущее: просрочки по ипотеке, отказ в путевке для Саши, вечный страх перед звонками из банка. Он был непоколебим, как скала. Его аргумент – кровь, долг, стыд. Мои доводы о нашей дочери, о нашем общем доме, о хрупком благополучии, разбивались о его каменное «надо». Он словно оглох. Стал глух к моему страху, к голосу разума, к будущему собственного ребенка. 

И он сделал это. Оформил. Без моего согласия, за спиной. Когда он положил передо мной бумаги о солидном кредите на его имя, мир пошатнулся. Цифры плясали перед глазами – сумма, эквивалентная двум годам нашей жизни впроголодь. 

— Вот, — сказал он глухо. — Буду гасить. Часть зарплаты… как-нибудь выкрутимся. Придется затянуть пояса. 

— Выкрутимся? — прошептала я, ощущая пустоту внутри. — Ты продал наше спокойствие, Андрей. За ее долги. За ее очередную безответственность. Ты заложил будущее Саши. 

Он отвернулся. В тот же вечер Светлана позвонила ему. Я стояла у приоткрытой двери, слыша его успокаивающее, почти нежное бормотание сквозь тонкую стену: «Ничего, сестренка, не парься… Главное, что ты пришла… Разберемся потихоньку…».  

А потом – ее звонкий, уже облегченный смех. Без тени стыда, вины или настоящей благодарности. Просто еще один кредит в ее бесконечной игре в роскошь был покрыт. Чужими руками. Моими руками. Руками мужа, который предпочел ее слезы моим. 

Я сидела в темноте, глядя на спящую дочь. Ее ровное дыхание было единственным звуком в мире, который рухнул. Андрей купил сестре отсрочку, временное спокойствие. Но какой ценой? Он свято верит, что исполняет долг, спасает семью – свою кровную. Не понимая, не желая понять, что камнями этого кредита, этого предательства, он методично заваливает нашу с ним семью. Нашу любовь. Наше доверие. Наш общий воздух теперь отравлен недоверием и горечью. 

Он хочет спасти Светку. А я не знаю, как спасти нас. Или уже не от чего спасать. Долг висит над нами тяжелым  грузом. И это не только деньги. Это предательство нашего союза, наших планов, нашей безопасности. Он тащит ее из ямы, но сам закапывает нас живьем. А я? Я теперь смотрю со стороны, как рушится все, что мы с таким трудом строили все эти годы. Бессильная. Не имеющая права голоса в его искаженном понятии "семейного долга". Он уже выбрал, кого спасать. И это не я. И не наша дочь. 

Этот кредит – лишь первый взнос по счету его слепого выбора. Я не знаю, хватит ли у нас сил, здоровья, любви заплатить по всем этим счетам. Но я знаю одно – даже если долг когда-нибудь будет погашен, трещина, расколовшая наш дом, уже никогда не зарастет. Он заложил не просто деньги. Он заложил наше будущее. И выкупать его, если это вообще будет возможно, придется годами слез, упреков и молчаливой обиды.