Золовка родила уже второго «для себя», а содержать ее детей должен богатый брат

Мы с Денисом поженились, когда он уже руководил своей строительной фирмой. Я тогда работала в бухгалтерии, но после рождения сына ушла «на пару лет», как планировали. Шесть лет спустя я все еще была дома: водила Мишу на кружки, проверяла уроки, сводила дебет с кредитом в расходах семьи. Денис зарабатывал хорошо, но деньги утекали сквозь пальцы — особенно после того, как его сестра Катя родила первого «для себя».  

Катя всегда говорила, что мужчины ей не нужны. «Я сама справлюсь», — заявляла она, когда мы помогали ей деньгами после рождения дочки. Тогда Денис купил ей коляску, потом оплатил частный сад, а когда Катя захотела переехать из однушки в двушку, он добавил на первый взнос. «Она же одна с ребенком», — оправдывал он себя. Я молчала, потому что Катя — его родня. Но когда она объявила о второй беременности, я поняла: это не закончится.  

— Ты видел, сколько она просит? — я ткнула пальцем в экран ноутбука, где был открыт семейный бюджет. — В этом месяце уже 70 тысяч на её «срочные нужды». А Мише нужен новый компьютер для школы.  
Денис, не отрываясь от телефона, буркнул:  
— У нее же кредиты за квартиру. Ты хочешь, чтобы племянница на улице оказалась?  

На следующий день Катя приехала к нам с тортом. Её двухлетняя Алиса бегала по кухне, а она сама, развалившись на стуле, жаловалась:  
— Представляешь, опять повысили платеж по ипотеке! Денис, ты же не оставишь нас?  
Он кивнул, а я сжала зубы. Когда она уехала, я не выдержала:  
— Ты понимаешь, что мы уже два года откладываем ремонт из-за ее «чрезвычайных ситуаций»?  
— Ты же знаешь, как она росла, — ответил он, избегая моего взгляда. — Отец бросил, мать болела. Я не могу ее кинуть.  

Но Катя не болела. Она красила волосы в платиновый блонд, носила джинсы за 15 тысяч и каждое лето уезжала «на море для Алисы». Когда я осторожно спросила, почему она не ищет работу, она закатила глаза:  
— Ты же сама сидишь дома. Это тоже работа, разве нет?  

В день, когда родился её второй ребенок, Денис перевел ей 200 тысяч.  
— Это на няню, — объяснил он. — Катя говорит, что одна не справится.  
Я посмотрела на свой телефон: утром из школы прислали счет за продленку — 8 тысяч. Миша давно мечтал о поездке в «Артек», но мы снова отложили это «на следующий год».  

— Хватит, — сказала я вечером, блокируя его перевод в банке через наш общий аккаунт. — Ты содержишь не двух детей, а четырех.  
Он взорвался:  
— Ты вообще о чем? Это мои деньги!  
— Нет, — я встала. — Это наши деньги. И наш сын имеет на них право не меньше, чем твоя сестра.  

Катя позвонила на следующий день:  
— Ты довольна? Денис сказал, что больше не может помогать! Я же не прошу миллионы, мне надо жилье и еду!  
— Жилье у тебя есть, — ответила я. — А еду можешь купить на свои деньги. Или на алименты от отца детей.  
— Ты… ты ничего не понимаешь! — она бросила трубку.  

Денис неделю спал на диване. Говорил, что я разрушаю его семью. Но однажды вечером, когда Миша спросил, поедем ли мы наконец в Крым, он замер.  
— Почему ты не сказала, что путевку уже два года откладываем? — спросил он тихо.  
— Ты не спрашивал.  

На следующее утро я принесла распечатку: все переводы Кате за три года, суммы на Мишу, наши отложенные планы. Денис листал страницы, морща лоб.  
— Почему ты раньше не показала?  
— Ты бы стал слушать?  

Катя до сих пор пишет ему жалобные сообщения. Иногда он срывается, но я напоминаю:  
— Мы можем помочь ей найти работу. Или подать на алименты. Но содержать взрослую женщину — не наша обязанность.  

Вчера мы подписали договор на ремонт ванной. Миша рисует список мест, куда хочет поехать. А я впервые за годы не чувствую себя виноватой.  
Может, я и «сижу дома», но мой сын не должен платить за чужой выбор.