Что тебе стоит, ты же все равно дома сидишь, – невозмутимо ответил муж

Холодный чай в кружке — точное отражение моего настроения. Пятый час дня, а я только села. Между утренней кашей Артёмки, тремя сменами одежды, безуспешными попытками уложить его на тихий час и вечным сражением с горой грязной посуды — я чувствовала себя выжатой, как лимон. Артёмка наконец затих в углу, сосредоточенно пытаясь оторвать колесо от своего паровозика. Тишина. Блаженная, хрупкая тишина. 

И тут открылась дверь. Максим пришел с работы. Лицо усталое, но довольное — видимо, проект сдали. Он сбросил куртку, прошел на кухню, открыл холодильник. Я сидела, закрыв глаза, пытаясь собрать остатки сил на ужин. 

— Лен, — его голос прозвучал небрежно. — Ты завтра съездишь к маме? 

Я открыла глаза. Моя свекровь живет на другом конце города. Минимум час дороги в один конец, если без пробок. А с Артёмкой… это целая экспедиция со сбором сумки игрушек, еды, запасной одежды на случай «аварии». 

— К маме? Зачем? — спросила я. 

— Ну, она простудилась опять. Говорит, голова раскалывается, в аптеку сходить не может. Нужно купить лекарств, что-то поесть ей привезти… элементарные вещи. 

Он налил себе воды, глотнул. Говорил так легко, будто просил вынести мусор. Я посмотрела на него. На его чистую, отглаженную рубашку. На его руки, свободные от липких следов детского творчества. На его спокойное лицо человека, который только что вышел из мира взрослых задач, а не из поля боя под названием «день с полуторагодовалым ребенком». 

— Максим, — начала я. — Я с утра до ночи с Артёмкой. Ты же видишь. Сейчас он только успокоился. Завтра снова то же самое. Собрать его, везти через весь город в час пик, потом уговаривать не трогать бабушкины таблетки, не разбить вазу, пока я пытаюсь хоть чай ей заварить… 

Он махнул рукой, ставя кружку в раковину с таким звоном, что Артёмка вздрогнул и заплакал. Я автоматически встала, чтобы успокоить сына, чувствуя, как раздражение подкатывает к горлу. 

— Ну что ты раздуваешь из мухи слона? — он повернулся ко мне, брови поползли вверх. — Что тебе стоит? Ты же все равно дома сидишь. 

Артёмка всхлипывал у меня на руке. Я медленно подняла на мужа глаза. «Сидишь». Как будто я валяюсь на диване, смотря сериалы. Как будто мой день не начинается в шесть утра и не заканчивается глубоко за полночь. Как будто моя работа — это не постоянная тревога, физическое истощение и бесконечная череда мелких задач, за которые не платят и не благодарят. 

Я поставила Артёмку на пол, дав ему отломанное колесо от паровозика. Подошла к Максиму вплотную. Говорила тихо: 

— Я не «сижу», Максим. Я работаю. Круглосуточно. Без выходных и перерывов. Моя работа — обеспечивать безопасность, развитие, питание, чистоту и душевное спокойствие нашего сына. И делаю я это одна, пока ты на своей работе. Это не значит, что у меня есть свободные руки, время или силы, чтобы взвалить на себя твои обязанности. Ты взрослый человек. Можешь взять отгул, попросить выходной, договориться о гибком графике. Или съездить к ней после работы. А я — я уже на работе. На своей, очень важной и очень тяжелой. И у меня нет ресурса еще и за твоей мамой ухаживать. Потому что я не «сижу». Я работаю. И моя работа здесь, с нашим ребенком. Понятно? 

Он смотрел на меня. Сначала с привычным раздражением, потом с удивлением. Он огляделся: гора посуды в раковине, следы пюре на полу, я — с растрепанными волосами. Посмотрел на Артёмку, который снова заходился плачем, потому что колесо не хотело приклеиваться обратно. 

— Окей, — он сказал тихо, отводя взгляд. — Я… понял. Я сам съезжу. Отпрошусь пораньше с работы. 

Он потянулся было взять портфель, чтобы уйти в кабинет, но остановился. Повернулся ко мне. 

— Ты… устала? Чай новый заварить? 

Это было не извинение. Еще нет. Но это был шаг. Маленький, робкий шаг к пониманию. Я кивнула, чувствуя, как ледяная скорлупа внутри начинает таять, сменяясь просто усталостью. 

— Да, — просто сказала я. — Завари. Пожалуйста. И… спасибо. 

Он кивнул и пошел к чайнику. А я подняла Артёмку, прижала к себе. Битва за признание моего труда была далеко не окончена. Но сегодня я отстояла свой рубеж. Потому что я не «сидела». Я работала. И моя работа заслуживала уважения. Хотя бы чашки горячего чая.