– Долго мы будем магазинными пельменями питаться? – возмутился безработный муж

Пар от миски с пельменями смешивался с вечерней прохладой из открытого окна. Я сидела напротив Игоря, механически перекатывая вилкой один серый комочек теста с мясной неизвестностью внутри. Работа за спиной еще не отпустила, в висках гудело, а холодильник пел сольную партию пустоты. Вот и выбор пал на «Сытные», в ярко-красной упаковке. Быстро, дешево, безвкусно. 

Игорь ковырялся в своей порции, лицо – натянутая маска недовольства. Он третий месяц числился в «активно ищущих», что на практике означало бесконечные часы за монитором, просмотр вакансий, и глухое раздражение. И вот, после долгого молчания, он спросил: 

— Долго мы будем магазинными пельменями питаться? — его голос, низкий и громкий, резанул тишину. — Это же несъедобная дрянь! Нормальной еды дома дождаться нельзя? 

Я смотрела на него – на его небритую щетину, на беспомощный гнев в глазах человека, который сам не знал, куда его деть. 

— Интересный вопрос, Игорь, — начала я тихо. — Это зависит. От того, как быстро ты найдешь работу. Пока твоя единственная добыча за день — это пыль с клавиатуры, а моя зарплата уходит на квартплату, свет и ту самую «нормальную еду», которой, видимо, должно быть в избытке по твоему разумению, — я сделала паузу. — Пока ты считаешь ниже своего достоинства сходить в магазин за нормальными продуктами или хотя бы разогреть то, что я приготовила в воскресенье, пока ты ждешь, что горячий ужин волшебным образом появится сам после моих десяти часов на ногах... Так вот, пока все это так, Игорь, ответ — да. Долго. Ровно столько, сколько потребуется. 

Он открыл рот, наверное, чтобы возразить, но я не дала. 

— Ты возмущаешься пельменями? — продолжала я. — А меня возмущает вот что. Возмущает, что я встаю в шесть, чтобы успеть на метро через весь город. Возмущает, что после работы я тащусь в этот самый магазин, стою в очереди, тащу пакеты, пытаюсь хоть что-то приготовить, пока ты «активно ищешь» на диване. Возмущает, что я стираю, убираю, пытаюсь сохранить этот дом и наше подобие жизни, пока ты возмущаешься меню. — Я отодвинула тарелку. — И если тебе не нравится меню на борту, у тебя есть два выхода: либо взяться за весло, либо… — я не договорила, но смысл повис в воздухе. 

Он сидел, опустив голову. 

— Я… я не это имел в виду, — пробормотал он глухо. — Просто… надоело уже это… 

— Всем надоело, Игорь, — я встала, подошла к раковине. — Мне — больше всех. Надоело быть и добытчиком, и поваром, и уборщицей, и еще объектом для упреков. Надоело оправдываться за то, что не могу быть всем одновременно. 

Я включила воду. Шум струи заполнил кухню, смывая остатки моего гнева, оставляя лишь тяжелую, липкую усталость. Глаза невольно закрылись на секунду – эти бесконечные дни выжимали все соки. 

— Ладно, — произнес он глухо, но твердо. — Хватит. Завтра пойду в УК. Там всегда дворники нужны. Или разнорабочие. Платят мало, но… платят. 

Он обернулся. Его лицо было серьезным, без тени прежнего нытья. 

— А пока… Пока буду есть эти пельмени. Без возмущений. Потому что ты права. 

Он начал есть. Не с вызовом, не с отвращением. Просто ел. Медленно, осознанно, как будто впервые пробуя то, что ему предлагала жизнь последние месяцы. Он жевал свое решение. Горькое, неудобное, но необходимое. 

Я подошла к столу, села напротив. Он не просил прощения, не сыпал обещаниями о скорой блестящей работе. Он просто решил взяться за любую работу. Этого было достаточно.