Мой сын вытащил её из нищеты, а она даже накормить нормально его не может

Смотрю на тарелку супа, который Света поставила перед Андреем, и сжимаю от злости кулаки. Вода с плавающими кусочками моркови. Даже лапша разварилась в кашу. А он, мой мальчик, улыбается: «Спасибо, солнце», — и глотает эту бурду, будто ему восемь, а не тридцать пять.  

— Мам, хочешь попробовать? — Света протягивает ложку. Её руки в дешёвом лаке, как у школьницы.  

— Спасибо, я не голодна, — отвечаю, хотя желудок сводит от голода. Лучше проглочу свой язык, чем её стряпню.  

Помню, как Андрей привёл её в наш дом пять лет назад. Стояла в дверях, в потёртой куртке, глаза опущены: «Спасибо, что пустили». Тогда я думала — ну хоть кто-то будет за ним ухаживать. А теперь? Он работает на двух работах, чтобы оплатить её курсы «дизайнера интерьеров», а она даже яичницу не может поджарить.  

Вчера зашла к ним без звонка. Андрей спал на диване после ночной смены, а на плите дымилась кастрюля с подгоревшей овсянкой.  

— Ты что, его кормишь углём? — не выдержала я.  

Света покраснела, закрывая прожжённую кастрюлю полотенцем:  

— Просто отвлеклась на заказ...  

— На заказ? — перебиваю. — Ты три месяца рисуешь эти свои «эскизы», а он пашет, как вол!  

Она заплакала. Как всегда. Андрей проснулся и сразу к ней: «Мама, хватит! Она старается».  

Старается. В его словах я слышу эхо своих же фраз, когда защищала его от отца: «Он старается», — говорила, скрывая синяки. Теперь сын повторяет это за меня, но уже в адрес той, кто его обкрадывает.  

Сегодня утром позвонила ему:  

— Зайди поесть. Сварю борщ.  

— Не могу, мам. Света ждёт.  

В трубке услышала её смех. Смеётся, а он, дурак, рад, что хоть так.  

Вечером застала их в магазине. Света выбирала себе дорогой сыр, Андрей его не любит.  

— Зачем тебе это? — вырвалось у меня. — Он же на тебя кредиты берёт!  

— Мама, прекрати! — он оттащил меня в сторону. — Она учится, развивается.  

— Развивается? — шиплю. — Ты вытащил её из трущоб, оплатил курсы, а она даже ужин нормальный не приготовит!  

Он вздохнул, потирая лоб. Тот же жест, что и у его отца, когда я спрашивала, зачем он пропивает зарплату.  

— Она не обязана мне, — сказал он тихо. — Я сам выбрал помогать.  

— Нет, она обязана! — чуть не закричала я. — Ты её спас!  

Он ушёл, оставив меня среди полок с едой. Света кивнула мне, беря его под руку. В её взгляде не было злобы. Только жалость.  

Теперь сижу на кухне, режу овощи для борща, который он не придёт есть. Может, я неправа? Может, её «необязанность» — это то, чего я сама боялась? Всю жизнь чувствовала долг перед мужем, который бил, но «дал крышу над головой». Ненавидела его, но варила борщи.  

Андрей звонит:  

— Мам, извини за сегодня. Придём в воскресенье?  

— Приходи, — говорю, глотая слёзы. — Приходи, я накормлю.  

Вешаю трубку и выбрасываю нарезанную свёклу в мусорку. Зачем? Всё равно он проглотит любую гадость ради её улыбки.