Муж хочет, чтобы я стала копией его мамы

Он назвал это «заботой». Вначале – мелкие замечания, как струйки холодной воды по спине. 

— Аня, ты не думала заплетать волосы, как мама? У нее такая аккуратная прическа всегда, — бросил Дмитрий как-то утром, глядя на мои собранные в беспорядочный пучок пряди. Я промолчала, сглатывая комок раздражения. 

Потом пошли советы по готовке. 

— Мама всегда делает котлеты мельче, они так сочнее получаются, — заметил он за ужином, тыкая вилкой в мои, по его мнению, слишком крупные творения. Я лишь подняла бровь. 

Но когда он принес кофейную чашку – тонкий, почти прозрачный фарфор с позолотой, точь-в-точь как у его матери – что-то внутри треснуло. Она стояла на полке, как укор, рядом с моими любимыми яркими керамическими кружками. 

— Попробуй пить из нее, — уговаривал он, улыбаясь своей самой «благонамеренной» улыбкой. — Мама говорит, кофе из такой чашки вкуснее, эстетичнее. И вообще… тебе стоило бы носить больше юбок. Мама считает, что юбка – это элегантно. И не такие яркие цвета… 

Он говорил, а я смотрела на него, будто видя впервые. Не мужа, а какого-то странного куратора, пытающегося лепить из меня восковую копию другой женщины. Его матери. Идеальной, безупречной, вечно улыбающейся Галины Сергеевны. 

Терпение, копившееся неделями, лопнуло. Не гневом, а ледяной, кристальной ясностью. Я медленно встала из-за стола. 

— Дмитрий, — голос звучал спокойно, но так, что он сразу замолчал. — Подойди сюда, пожалуйста. 

Он подошел, недоуменно хмурясь. Я взяла его за руку и подвела к большому зеркалу в прихожей. Встала рядом. 

— Посмотри внимательно, — сказала я, глядя на наши отражения, а потом прямо ему в глаза. — Видишь меня? Это я. Анна. Не Галина Сергеевна. У меня мои волосы, которые я люблю собирать как хочу. У меня мой вкус в одежде – яркий, удобный. Я готовлю мои котлеты – большие, сочные, и они нравятся мне. И я пью кофе из моих кружек, которые греют руки и душу. 

Я сделала шаг ближе к нему, мой взгляд не отпускал его. 

— Я вышла замуж за тебя, Дмитрий. А ты, похоже, женился на призраке своей матери и теперь пытаешься натянуть его на меня. — Я указала на злополучную фарфоровую чашку. — Это? Это не забота. Это желание стереть меня и поставить на мое место ее образ. Я – не чистый лист для твоих материнских проекций. 

Он побледнел. Рот его приоткрылся, но звука не последовало. Видимо, он впервые увидел не покладистую жену, а человека с нерушимыми границами. 

— Я люблю тебя, — продолжила я, и в голосе зазвучала нежность, смешанная с непоколебимой твердостью. — Но я не стану Галей. Никогда. Я – Анна. Со всеми моими «неправильными» прическами, котлетами и кричащими кружками. Ты должен решить: ты хочешь быть со мной – настоящей? Или ты хочешь продолжить жить с призраком в юбке, который будет лишь напоминать тебе о маме, но никогда не станет ею? 

Я повернулась и пошла на кухню. Взяла свою самую пеструю, нелепую и бесконечно родную кружку, налила крепкий кофе. Рука не дрогнула. 

Из гостиной доносилось гробовое молчание. Я не оборачивалась. Пусть думает. Пусть переваривает. Я сделала свой выбор – выбор в пользу себя. 

Он долго стоял у зеркала. Потом его шаги медленно приблизились. Он не сказал ни слова. Просто сел напротив. Его взгляд был другим – растерянным, но впервые видящим. Меня. Не ее тень. 

Кофе в моей пестрой кружке был особенно горьким и особенно вкусным. Битва за свое отражение только началась, но первый, самый важный выстрел – я сделала. Я не его мама. Я – Анна. И точка.