Мы с мужем никогда не бьем и не ругаем своих детей, а родственники говорят, что это ненормально

Мы с мужем сидим за столом — праздничный ужин с родней. Мои дети, Марина и Семен, тихо рисуют в углу. И тут, как всегда, раздается голос тети Кати, густо сдобренный укоризной: 

— Ну, Леночка, я опять вижу — ваши шалуны без присмотра. У меня вон Сергей в их возрасте уже все гаммы на пианино играл! А как? — она многозначительно постучала ложкой по краю тарелки. — Стараниями, Леночка! Ремешком по мягкому месту! А у вас — сплошные уговоры да «пожалуйста». Это же ненормально! Дети должны бояться! 

Мой муж, Андрей, тихо положил вилку. Эта «нормальность»... Ее измеряли ремнем в моем детстве. Помню холодный ужас, когда отец снимал ремень, помню горькие слезы унижения. Я поклялась, что мои дети никогда не узнают этого страха. 

— Доверяли? — переспросила двоюродная сестра Оля, подливая себе компот. — Вот погоди, Лен, жизнь покажет! Подростками станут — сядут вам на шею. Без строгости — никак. Мой-то Максим только после хорошей взбучки двойку по математике исправил! А до того — уговаривали, как вы. Толку? 

Марина, услышав повышенные тона, невольно прижалась ко мне. Этот инстинктивный жест — лучший ответ на их «нормальность». Мой ребенок ищет защиты у меня, а не дрожит от страха передо мной. 

— Оль, а ты не думала, что он исправил не «благодаря» взбучке, а «несмотря» на нее? — мягко, но твердо вступил Андрей. — Страх заставляет подчиняться здесь и сейчас. Но он не учит понимать, почему ошибка — это плохо. Он учит просто лучше прятаться. 

— Мы своих воспитывали, как положено. И ничего, выросли людьми. А вы, нынешние, все умничаете со своими книжками. Ненормально это — детей не бить и не кричать. Они же обнаглеют! 

Слово «ненормально». Сколько раз я его слышала? На детских площадках, в поликлиниках, вот здесь, за семейным столом. Будто любовь, терпение и попытка понять — это какая-то опасная аномалия. 

Я посмотрела на своих детей. На Марину, которая вчера сама, без криков, убрала разлитый сок, потому что мы договорились о порядке. На Семена, который честно признался, что разбил вазу, зная, что его не ударят, но попросят быть осторожнее. Они не идеальны. Они шумят, балуются, не всегда слушаются. Но они знают, что дом — это безопасное место. Что их любят не за оценки или идеальное поведение, а просто потому, что они есть. 

Я поймала взгляд Андрея. В его глазах читалась усталость от этой извечной битвы, но и решимость. Он кивнул. 

— Мы не осуждаем ваш выбор, — добавил он, тоже поднимаясь. — Но и наш — просим уважать. Дети не игрушки. Они — люди. И мы будем растить их так, как считаем нужным. Даже если весь мир назовет это ненормальным. 

Мы вышли из-за стола под тяжелым молчанием. В прихожей, помогая детям одеваться, я услышала за спиной негромкий вздох бабушки: «Упрямые...». Но также, мельком, я уловила что-то похожее на сомнение в глазах Оли.