— Не забывай, что ты пришла к нам нищебродкой, — каждый раз напоминает свекровь

мнение читателей

Мы познакомились с Никитой на городской ярмарке, где я продавала бабушкины варенья и соленья. Он подошел, попробовал малиновое, улыбнулся и купил сразу три баночки. Потом пришел на следующий день. И еще через день. А через месяц уже провожал меня до дома, хотя ему было в другую сторону.

Никита ухаживал красиво — приносил цветы, читал стихи, звал в театр. Я краснела, когда он представлял меня друзьям: «Это Аня, у нее самые вкусные пироги в области». Тогда мне казалось, что я самая счастливая.

Пока он не привел меня в их трехэтажный коттедж в престижном районе.

— Мама, это та самая Аня, — с гордостью сказал он.

Людмила Сергеевна медленно окинула меня взглядом — от стоптанных ботинок до самодельной сумки.

— Очаровательно, — произнесла она так, будто это было ругательство.

На свадьбу мои родители привезли гусей, медовуху и те самые перьевые подушки. Бабушка, утирая слезы, шептала: «Береги семейный очаг, внученька».

— Какое трогательное приданое, — сказала свекровь громко, чтобы слышали все гости. — Особенно эти... подушки. Наверное, ими еще твоя прабабка пользовалась?

Никита сжал мою руку, но промолчал. Тогда я впервые поняла — в этом доме я всегда буду чужой.

Я понимала. Понимала, что моё деревенское приданое — смешно. Что мои родители не могли подарить нам квартиру, как родители Никиты. Что мой отец, прощаясь, сунул мне в руку пять тысяч, и это были все его накопления.

Но я не понимала одного — почему Людмила Сергеевна, моя свекровь, считает, что бедность — это позор.

— Не забывай, что ты пришла к нам нищебродкой, — напоминала она каждый раз, когда я покупала дешёвый йогурт вместо «правильного», или когда предлагала починить сломанный стул, а не выбросить.

Прошло три года. Три года, за которые я научилась различать оттенки её презрения.

- Опять тряпки с рынка? - презрительно фыркнула свекровь, увидев мое новое платье с масс-маркета.

А как-то раз я тихо попросила передать мне соль. Она же щедро наградила меня очередной дозой презрения:

— В деревне, наверное, по столу стучали, если что-то нужно?

Самое страшное — Никита перестал замечать.

- Мама просто своеобразная, — бормочет он, уткнувшись в телефон.

Вчера я разбила её любимую фарфоровую чашку. Руки дрожали так, что я не могла собрать осколки.

— Нищебродка, — вздохнула Людмила Сергеевна, — даже посуду нормальную держать не умеешь.

И тогда во мне что-то сломалось.

— Да! — закричала я, впервые глядя ей прямо в глаза. — Я нищая! У меня нет ваших денег, ваших связей, вашего фарфора! Зато я знаю, как вставать в пять утра, чтобы подоить корову перед школой. Как штопать одну пару колготок всю зиму.

Все в комнате замерли. Даже Никита оторвался от телефона.

— Но я никогда не продавала свою душу, — прошептала я, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы.

Сегодня утром Никита впервые в жизни не ужинал со мной, а в обед прислал эсэмэску, что будет ночевать у родителей. Неужели это конец?

В рубрике "Мнение читателей" публикуются материалы от читателей.