– Неужели вы все время так питаетесь? – спросила тетя, приехавшая к нам погостить

Тетя Люда приехала в воскресенье утром. Она привезла нам гостинец – огромную банку соленых огурцов собственного посола и пакет картошки «с душком», как она сама выразилась, то есть с родной землицей. Мы обрадовались, засуетились, поставили чайник. Тетя Люда – мамина старшая сестра, из той породы женщин, что кажутся вырубленными из векового дуба: крепкие, неутомимые, с руками, знающими цену хлебу и соли. И с очень прямым взглядом. 

Пока она пила чай с пирогом (купленным, стыдно признаться, вчера в супермаркете), я лихорадочно соображала, что же предложить на обед. В холодильнике царило обычное постмодернистское безобразие: полпачки сосисок, пакет пельменей, колбаса, огурцы и баночка йогурта. Работа, дети, кружки, уроки – готовить основательно времени просто не было. С чувством легкой вины я сварганила сосиски с рисом, сделала к ним вкусный соус. Быстро, сытно, без затей. О своем визите она не предупредила. 

Мы сели за стол. Тетя Люда молча разглядывала свою тарелку. Ее взгляд скользнул по сосискам, по гречке. Она отодвинула тарелку, аккуратно положив вилку рядом. Потом подняла на меня свои ясные, чуть подслеповатые глаза. В них читалось не осуждение, а какое-то глубокое, почти мистическое недоумение. 

— Неужели вы все время так питаетесь? — спросила она тихо. 

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Вопрос повис в воздухе, тяжелый, как ее пакет с картошкой. 

— Ну, тетя, не все время, — залепетала я, чувствуя себя школьницей. — Просто сегодня… времени не было… Работа, дети… Иногда суп варим, котлеты… 

— Иногда? — Она покачала головой, и седые волосы, убранные в тугой узел, колыхнулись. — А молоко? Дети пьют настоящее? Или это… — она кивнула на пакет молока из магазина в углу стола, — белая вода? 

— Тетя, ну что вы… — попыталась я защититься, но голос звучал слабо. — В наших магазинах другого нет… 

— А щи? — продолжала она свое неспешное, но безжалостное наступление. — Щи из кислой капусты, с мясцом, чтоб ложка стояла? Картошечка молодая в мундире со сметанкой? Соленый огурчик с грядки, хрустящий? Разве не этим должны детишки питаться? Разве это не основа? 

Она говорила не с упреком, а с искренней, почти материнской тревогой. Как будто увидела, что мы, ее племянница и внучатые племянники, медленно травим себя какой-то синтетической гадостью. 

— Знаю, знаю, — вздохнула она, видя мое смущение. — Беготня, города эти ваши… Но ведь здоровье, Настенька, — она ткнула пальцем, грубым от работы, мне в грудь, — оно здесь. А строится оно из того, что в рот положишь. Из настоящего. Из земли, из солнца, из рук своих. 

Она встала из-за стола, подошла к своему мешку. 

— Завтра, — сказала она твердо, — я вам щей настоящих сварю. И картошку в мундире. И огурцов моих поедим. Покажу, как быстро да ладно. Небось, и кастрюльки приличной нет? 

Я молчала. Ее простые слова били в самое сердце. В них была вековая правда, от которой не отмахнешься ссылкой на «быстрый ритм жизни». Она смотрела на мои сосиски как на признак глубокого упадка, на катастрофу, равносильную неурожаю. И глядя на ее озабоченное лицо, на банку с ее огурцами, такими крепкими и пахучими, я вдруг с ужасом подумала: а вдруг она права? Неужели мы, в погоне за экономией времени, потеряли что-то гораздо более важное? Что-то, без чего ложка в щах не стоит? Что-то, что тетя привезла с собой в мешке, пахнущем землей и настоящей жизнью?